Книга Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

– И отчего же тебя беспокоит это? – удивился дядя.

– Ну, потому что если дело не в деньгах, то, скорее всего, – в нем самом.

Дядя задумался и покачал головой:

– Мне до сих пор не удалось разобраться в ее намерениях. Я видел ее пять или шесть раз, но мы еще на очень официальной ступеньке. Повода к более серьезному разговору у меня с ней не было. Когда я заметил, что мне знаком тот молодой человек, с которым она выходила из лифта, она оставила мое замечание без внимания. Эта женщина обучена вести себя в обществе. Прекрасно умеет говорить ни о чем.

Я была немного разочарована.

– Я, дядя, возлагала на ваши таланты куда большие надежды.

– Да и я возлагал немалые, – улыбнулся он. – И поверь, это очень интересная женщина, и я, по крайней мере, не жалею, что познакомился с ней.

– Но не может того быть, чтобы она ничем себя не выдала. Она ведь должна была что-то говорить о себе?

– Да, – признался дядя. – Однако я сомневаюсь, пригодится ли нам для чего-то подобного рода информация. Рассказала мне, что отец ее был женат на бельгийке и где-то под Антверпеном имел заводик. После смерти родителей она все ликвидировала и сперва получала образование в Академии изящных искусств в Париже, потому что хотела стать художницей, затем путешествовала, причем много. Из ее рассказов можно сделать вывод, что она знает почти весь мир. Хотя материальные условия позволяли ей пользоваться независимостью, она некоторое время даже была журналисткой и отсылала из разных стран корреспонденции в американские журналы. Больше всего времени она провела на французской Ривьере. Однако всегда и везде останавливается в отелях.

– Ну, она вам, дядя, рассказала достаточно много.

– На первый взгляд. Но из всего этого мы мало что можем для себя вытянуть. Естественно, я пересылаю всю эту информацию в детективное бюро в Брюсселе. Однако сомневаюсь, что это нам как-то пригодится.

– Тогда как мы поступим?

– Нужно набраться терпения. И рассчитывать на счастливый случай.

– А вы не пробовали просто подпоить ее?

Он засмеялся:

– Увы, все попытки ни к чему не привели. Мисс Элизабет Норманн утверждает, что ее организм обладает идиосинкразией к алкоголю. Некогда, будучи еще совсем ребенком, она выпила бокал шампанского и так отравилась, что чуть не умерла.

– И может ли быть это правдой?

Дядя Альбин пожал плечами:

– Возможно, между тем к делу это не имеет никакого отношения. Что же до твоего замечания, будто ей не нужны деньги, то мне оно кажется совершенно справедливым, поскольку женщина эта наверняка богата. У нее прекрасные украшения стоимостью в несколько сотен тысяч, очень дорогие шубы и наилучшие туалеты. Я в таком не особо понимаю толк. Должно быть, она распоряжается немалым богатством. И кажется нормальнейшей женщиной в мире. У нее живое воображение, разносторонние интересы, она разбирается в музыке, живописи, архитектуре, урбанистике. Любит узнавать новых людей.

– Дядя, вы ей кого-нибудь представляли?

– О да. Нескольких человек.

Я возмутилась:

– И как же вы позволили себе такую неосторожность?! Ведь они в разговоре с ней могут назвать – и наверняка называли – вашу фамилию. Она сразу сообразит, что господин, с которым она познакомилась, вряд ли случайно носит ту же фамилию, что и моя девичья.

– Об этом можешь не беспокоиться, – успокоил меня дядя. – Для этой женщины, которая не владеет ни одним из славянских языков, все наши фамилии невозможно не только запомнить, их немыслимо даже произнести. Я в этом неоднократно убеждался.

– И все же это она писала Яцеку – и писала по-польски.

Дядя кивнул:

– Что для меня совершенно необъяснимо. Я убежден, писала или она, или кто-то, знающий польский. Если она сама – то я, скорее, склонен допускать, что переписывала это с чужой рукописи, рабски копируя буквы и не понимая содержания. Уверен в одном: польского языка она не знает. Я проводил сотни экспериментов. Например, отправившись в ресторан, сделал вид, что плохо понял ее пожелания, и отдал кельнеру другие распоряжения. Либо неожиданно вставлял какое-нибудь польское слово, либо в разговоре, что вел рядом с ней, позволял себе какую-то реплику о ней. Мне следует доверять своей интуиции. Ни разу в ее глазах или чертах лица, в поведении либо выражении не промелькнуло ни малейшего намека на реакцию. Не может она знать польский. Это для меня аксиома.

Я задумалась и тряхнула головой.

– Но для меня в таком случае остается необъяснимым, отчего она писала Яцеку по-польски?.. Если ей пришлось так напрягаться, чтобы рабски копировать чье-то письмо, то почему она не использовала обычнейшего французского языка – или английского, которые знает?.. Ведь Яцек тоже владеет ими… Нет, дядя, все это дело представляется мне куда более таинственным и сложным, чем кажется. В мире вообще множество сложных и неожиданных вещей…

Мне ужасно хотелось рассказать дяде о моих переживаниях в связи с тем несчастным Тоннором. Но пришлось промолчать.

Дядя признал мою правоту, что все это выглядит куда как подозрительно. Я видела, что он сильно обеспокоился. Это крепко подорвало мою веру в него.

Я вернулась домой весьма подавленная. Ко всему прочему, еще и узнала от Яцека, что он нынче будет ужасно занят. В Польшу приезжает маршал Геринг. Намерен развлекаться в Варшаве несколько дней, а потом отправится на охоту в Беловежскую Пущу. Мы будем на рауте в министерстве и на приеме в немецком посольстве.

Интересно, узнает ли меня Геринг. Когда в прошлом году я с ним познакомилась в Берлине, он очень долго разговаривал со мной и был чрезвычайно галантен. Перед походом в посольство надо бы сделать гладкую прическу. Они там любят, чтобы женщины выглядели как можно скромнее. Яцеку, по-моему, придется отправиться в Беловежскую Пущу.

Яцек что-то недоговаривает, но я чувствую: этот визит Геринга ужасно важен. Вроде бы речь об Австрии, чтобы мы не мешали ей соединиться с Германией. Тогда и немцы не станут нам препятствовать в продвижении на Балтике. Я лично не понимаю, зачем бы нам мешать им. Я никогда не чувствовала к жителям Вены неприязни. Прекрасные веселые люди. Я нигде так не развлекалась, как в Вене.

В то же время делала попытки объяснить Яцеку, что не могу понять, отчего люди придают такое огромное значение Балтике. Понимаю: морская торговля, Гдыня – с точки зрения экономики это представляет немалую ценность. Но если говорить про общество, то оно же не получит от подобного никакой пользы. Редко случается такой год, чтобы над польским морем можно было бы высидеть пару месяцев. Вода нечеловечески холодная, часто дождит, о комфорте вне Юраты и мечтать нельзя, а в Юрате же – отвратительное общество. Одна плутократия наихудшего рода.

Я умело старалась убедить Яцека: следует, воспользовавшись присутствием Геринга, подбросить ему мысль, чтобы в обмен на наш нейтралитет относительно аншлюса нам дали доступ к Черному морю. Где-нибудь между Румынией и Россией наверняка же есть такое место, где мы можем получить подобный доступ. Яцек, правда, делал вид, что потешается над моими размышлениями, но мне кажется, ему эта идея пришлась по душе. Впрочем, на Яцеке я не остановлюсь. Сегодня на файфе у пани Собанской мы поговорим об этом.