Книга Четыре друга на фоне столетия - Вера Прохорова

Каждый гость воспринимался как подарок Бога.

Тетя Милица говорила: «Что-то на столе все закончилось, пойду вертеть блинчики!» Она очень вкусно делала блины. И потом все вновь собирались за столом.

А затем играли в шарады, старшее поколение это очень любило.

Порядка в смысле приемных часов не было, кроме времени, когда Генрих Густавович занимался.

Вечерами появлялся Толя Ведерников, у которого были репрессированы родители. Тетя тут же сажала его за стол: «Ты голодный!» Слава Рихтер часто бывал, дочь Нейгауза, сыновья Адик и Стасик, тут же собака Альма…

Однажды к Нейгаузам пришел Сергей Прокофьев. За один рояль сел Светик, за другой — Толя Ведерников. А Сергей Сергеевич стоял между ними и дирижировал исполнением своего Третьего фортепианного концерта. Рихтер и Ведерников сыграли конечно же великолепно.

Когда они закончили, то Прокофьев, словно фокусник, достал из кармана две маленькие шоколадки, воскликнул «Молодцы!» и вручил сладости музыкантам.

Зинаида Николаевна тоже приходила в этот дом. У нее были нормальные отношения со второй женой Генриха Густавовича, так как она понимала, что моя тетя ни в чем не виновата. Зина же сама ушла от Нейгауза к Пастернаку. Но Генрих Густавович, видно, ее по-прежнему любил.

* * *

Так получилось, что эти строки я писал в Грузии, где, собственно, и развивались отношения влюбленного Пастернака и ответившей ему взаимностью Зинаиды Нейгауз.

Мало того, писал я об отношениях Пастернака и его второй жены в курортном городке Кобулети — аккурат том месте, где в 1931 году все по большому счету и началось.

В августе Борис Пастернак неожиданно принял решение на несколько месяцев уехать из Москвы. Вместе с ним из столицы исчезла и жена знаменитого пианиста Генриха Нейгауза Зинаида.

Причина столь внезапного отъезда заключалась в делах сердечных. Пастернак влюбился так, как не любил никогда. И в его жизни начался самый страстный, самый трепетный роман, который он сам считал «вторым рождением».

Их знакомство было случайным. Зинаида Нейгауз никогда не была поклонницей поэта Пастернака, его стихи казались ей какими-то непонятными. И она, не стесняясь, прямо говорила об этом.

Спустя годы Зинаида Николаевна вспоминала, что при первых встречах ей казалось, что Пастернак «как личность выше своего творчества», и она «была покорена им как человеком, но как поэт он был… мало доступен».

А Борис Леонидович сразу понял, что он встретил женщину, которую ни в коем случае не должен упустить. Кому, как не ему, одному из самых гениальных сочинителей двадцатого столетия, было знать, как важно иметь рядом с собой человека, ради которого хочется не просто творить. Хочется жить.

Увы, никого из живых свидетелей первого приезда великого поэта в Грузию не осталось. Но почувствовать, что же ощущал влюбленный Пастернак, прогуливаясь по кобулетской набережной, я попытался.

Как и попробовал понять, каким человеком на самом деле была Зинаида Николаевна.

Ничего, наверное, не бывает случайным. Ибо, зайдя в один из местных книжных магазинов, я увидел сборник писем Пастернака к жене, объединенный в одну книгу с воспоминаниями самой Зинаиды Николаевны.

Я сидел у моря, где на тех же самых камнях восемьдесят лет назад сидели герои этого рассказа, читал их переписку и понимал, каким трудом и каким наслаждением были их истинные отношения.

Недаром, когда через год после смерти Пастернака у Зинаиды Николаевны случился инфаркт, писатель Корней Чуковский заметил, что в этом нет ничего удивительного. Странно другое — что этот инфаркт не случился раньше…

Но все это произойдет потом. А пока ни Пастернак, ни его любимая женщина не подозревали, что их ждет впереди.

Да и к чему было заглядывать в будущее, когда на дворе стоял 1931 год, и единственное, в чем они были уверены, это в своих чувствах друг к другу.

Накануне их первой совместной поездки в Грузию Пастернак писал ей: «Любушка, прелесть моя неслыханная! Я знаю, что хотя я хуже Гаррика, и даже сравнивать ни с чем не смею твоей большой и истинной жизни с ним, но что твоя встреча со мной перемещает твою судьбу в какую-то более ей сужденную и более выражающую обстановку не благодаря мне, а той случайности, что с детства я поглощен тем самым, из чего ты вся соткана, тем настоящим, что условно и после многих видоизменений зовут мировой поэзией и что посвящено слушанью жизни и женщины в глубочайшей их первородности, как воздух предназначен для передачи звука!..

И я знаю, что так, как я люблю тебя, я не только никого никогда не любил, но и больше ничего любить не мог и не в состоянии, что работа и природа и музыка настолько оказались тобою и тобой оправдались в своем происхождении, что — непостижимо: что бы я мог полюбить еще такого, что снова не пришло бы от тебя и не было бы тобою».

Недаром совместная жизнь Бориса Леонидовича и Зинаиды Николаевны началась у моря — такими же то грозно бушующими, то ласково плещущимися были и их отношения.

Решающее слово в них оставалось не за интеллектом, а за влюбленностью, способностью Бориса Леонидовича любить («я хочу жить пронзенным и прозиненным», — писал он будущей жене) и за способностью Зинаиды Николаевны это принять и понять.

Спустя десять лет после «бегства» в Грузию, в августе 1941 года, когда Зинаида находилась в эвакуации, Пастернак писал, что остался в Переделкино совсем один и его навещают лишь Нейгауз и Милица Сергеевна.

«Я их очень люблю, они очень милы, но чужды мне в том главном отношении, в котором ты, как я, и так мне близка… Когда тебе не пишут, ты бушуешь, что тебя все забыли, а когда тебе говорят, что ты любушка и Ляля и что без тебя жить нельзя, ты досадуешь, что это только чувства, а не гонорар за несколько газетных фельетонов. Я страшно скучаю по тебе и почти плачу, когда пишу это…»

Пастернак поддерживал теплые дружеские отношения и с Нейгаузом, и с его второй женой. Общалась с ними и Зинаида Николаевна. Хотя было время, когда она, только-только родившая сына Адика и беременная вторым ребенком, едва ли не проклинала Нейгауза.

Причиной стало известие о том, что у мужа родилась дочь от другой женщины — Милицы Бородкиной.

Зинаида Николаевна говорила, что даже хотела покончить с собой и с ребенком. И лишь «чувство материнства взяло вверх», ей стало жалко ребенка, и она вернулась домой.

Спустя год после того события, в 1927 году, и состоялась первая встреча Зинаиды Николаевны с Пастернаком.

Когда поэт провел у Зинаиды Нейгауз первую ночь, она на следующее же утро написала письмо мужу, который был на гастролях. Потом Зинаиде Николаевне рассказали, что ее письмо передали Нейгаузу прямо перед концертом. И во время выступления пианист вдруг закрыл крышку рояля и заплакал.