Книга План «Ост». Как правильно поделить Россию - Себастиан Хаффнер

Это к вопросу, являлось ли немецкое господство или протекторат над Европой уже сами по себе утопической задачей, а также была ли целевая установка Гитлера уже заранее ошибкой.

* * *

На этот вопрос сегодня, если он вообще ставится, в общем случае без большой дискуссии дается положительный ответ, как от сегодняшних немцев, так и в особенности от молодого поколения, которое часто воспринимает своих отцов и дедов как безумцев, потому что они вообще могли себе ставить такую цель. Все же сначала нужно вспомнить, что эти отцы и деды, то есть два поколения немцев, поколения Первой и Второй мировых войн, находили эту цель в своей большой массе благоразумной и достижимой, ею воодушевлялись и не редко умирали за нее.

Конечно, с этим еще ничего не говорится о том, была ли эта цель достижима или желательна. Немногие будут это сегодня утверждать. Но если вернуться в то время, вызвать себе хронику Европы осени 1938 и лета 1940 годов, если остановить для детального рассмотрения это изображение на некоторое время и сравнить мрачное состояние постгитлеровской Европы с до-гитлеровским состоянием мира, то многие становятся очень задумчивыми.

Не была ли действительно Европа нацелена на единство, если хотели сохранить это состояние мира? Могло ли это единство быть достигнуто без силовой помощи и не требовало ли оно, по меньшей мере, в начальной стадии, господства самой сильной державы? И не была ли Германия самой сильной державой? Каждый раз это были не только немцы (два их поколения), которые на этот вопрос отвечали «Да». 1938 и 1940 годы показали, что также и многие не немецкие европейцы, хотя и с оговорками, готовы были нерешительно ответить «Да». А то, что получилось после 1945 года, приводит к выводу, что они, возможно, не были совсем неправы. Они, возможно, были бы правы, если бы Германия, с которой они имели дело, не была бы Германией Гитлера.

Подчиненная Гитлеру Европа была бы без сомнения кошмаром, так как во многих отношениях была кошмаром уже находящаяся под Гитлером Германия – с его преследованиями евреев и концентрационными лагерями, его конституционным хаосом, его правовым разложением и принудительной культурной провинциальностью. Но помимо этого нужно не просмотреть и нечто другое: европейскую систему равновесия девятнадцатого века в двадцатом веке было уже не спасти. Уже Первая мировая война и последовавшее за ней мирное урегулирование по существу разрушили ее. Предпринятая в 1939 году попытка Англии и Франции, после долгих колебаний и с неуверенностью восстановить эту систему, потерпела крах уже в 1940 году. Тест Второй мировой войны доказал, что Европа двадцатого века имела только выбор между немецким или американо-русским господством. Нет сомнения: так как немецкое господство было при Гитлере, то во многом Европе было предпочтительнее американское, а в некоторой степени даже русское, хотя некоторые это будут оспаривать.

С другой стороны, немецкое господство объединило бы Европу; американо-русское должно было ее принудительно разделить. И объединенная под немецким господством Европа могла бы еще длительное время сохранять свое империалистическое господство в Азии и Африке. Европа, разделенная между Америкой и Россией, должна была его спешно потерять.

Становится понятным, почему Гитлер в 1938 году в Восточной Европе и в 1940 году, после победы над Францией, нашел на всем континенте известную готовность подчинения, хотя тогда и не было такой тоски по европейскому единству, которая по силе примерно соответствовала бы немецкой в середине девятнадцатого века. Такое желание появилось только после 1945 года, когда уже ничего нельзя было изменить. Но готовность смягчить силу и извлечь лучшее из подчинения более сильному проявилась уже в 1938 и 1940 годах. И она была связана, по меньшей мере, с пониманием того, что Европа могла бы очень хорошо использовать более высокую степень единства, даже если ценой стало бы (возможно, на начальном этапе) немецкое господство. Было еще живо воспоминание о том, как Пруссия Бисмарка в войне 1866 года объединила побежденные немецкие страны – и тогда в объединенной таким образом Германии постепенно шло улучшение. Разве не думали о том, что победившая Германия в объединенной Европе также обеспечит подъем, а ее отвратительные черты при этом постепенно сотрутся? Не мог бы этот желательный процесс даже ускорится за счет встречных шагов? Насколько широко такие мысли были распространены в 1940 году почти во всех странах Европы и, особенно во Франции, настолько мало хотели о них знать позже. Если бы Германия имела тогда Бисмарка, а не Гитлера…

Но не будем погружаться в мечты. Германия имела Гитлера, и от Гитлера зависело (как всегда может сказать об этом социологическая школа описания истории), выйдет ли из этой ситуации объединенная и усиленная Европа или то, что из этого действительно получилось. «Я был последним шансом Европы», – сказал Гитлер в диктовках Борману в феврале 1945 года, и в известном смысле он был прав. Только он должен был бы добавить: «И я разрушил ее». То, что он ее разрушил – это было его второй большой ошибкой после первой, нагрузившей его немецкую европейскую политику его антисемитизмом. Чтобы понять, чем и почему он разрушил Европу (а именно дважды) мы должны несколько более детально рассмотреть его политику осенью 1938 года и летом 1940 года. При этом получается, что шанс, который предлагался ему дважды, он оба раза или не увидел или сознательно отбросил – двойное упущение, которое весит ровно столько же, как и более бросающаяся в глаза ошибка 1941 года, когда он напал на Россию и объявил войну Америке.

* * *

Сначала коротко факты. В марте 1938 года путем аншлюса Австрии Гитлер сделал из германского рейха великогерманский рейх, а в сентябре того же года Англия и Франция в мюнхенском соглашении согласились с дальнейшим подключением к этому великогерманскому рейху заселенных немцами краевых областей Богемии и Моравии. Мюнхенское соглашение означало много больше, чем просто расчленение Чехословакии, которая напрасно рассчитывала на свой союз с Францией. Оно практически означало политический уход Англии и Франции из восточной половины Европы и признание Восточной Европы до русской границы в качестве немецкой зоны влияния.

Тело Чехословакии, которое оставляло мюнхенское соглашение, впредь становилось воском в руках Гитлера. Польша и Венгрия, которым он позволил участвовать в чешском разбое, стали с этим его союзниками, а именно, слабыми союзниками более сильного. Румыния и Югославия, уже до этого экономически так тесно связанные с Германией, что можно было говорить о зависимости, должны были теперь также искать политически тесной связи с Германией, так как их союз с Францией был Мюнхеном обесценен. Болгария и Турция, старые немецкие союзники из Первой мировой войны, снова ориентируются на Германию.

Гитлер осуществил свою юношескую мечту: великая Германия стала господствующей державой для всех наследных государств старой Австрии. И, кроме того, всего пространства между Германией/Австрией и Россией, и все это без войны, с полного согласия Англии и Франции, в то время как Россия должна недоверчиво, но бессильно наблюдать эту концентрацию силы у своих западных границ.

Все, что теперь оставалось сделать, это упорядочить эту новую великогерманско-австрийскую империю, придать ей форму, а ее народам дать время, чтобы привыкнуть к новым отношениям. Война была для этого не нужна и то, что это должно было произойти без войны, было также негласным условием, с которым Англия и Франция дали свое согласие. Они ведь хотели приобрести в Мюнхене «Мир для нашего времени». Английский премьер-министр Чемберлен при своем возвращении из Мюнхена эту цель уже – преждевременно, как выяснилось – прокламировал как достигнутую, так как верил, что Гитлер теперь на годы будет занят мирной деятельностью. Ведь организация и консолидация огромной и неоднородной восточноевропейской зоны влияния, которую Чемберлен вместе с его французским коллегой Даладье освободил в Мюнхене для Гитлера, требовала, помимо такта и тонкого чутья, еще двух вещей: конструктивного государственного искусства – можно сказать, искусства государственного строительства, и терпения.