Книга Пойми и прости - Дж. П. Моннингер

— Как ты узнал…

Но то, как он узнал, не имело ни малейшего значения. Пока мы спускались по деревянным ступенькам на глубину 65 метров, он рассказал мне историю о венгерской принцессе по имени Кинга, которая приехала в Краков и приказала шахтерам копать до тех пор, пока они не уткнутся в самое дно. Она была вынуждена покинуть родину и в последний момент бросила свое обручальное кольцо в соляную шахту в Марамароше. Ударив в камень, глубоко в польской земле шахтеры нашли соль. Они принесли соляную глыбу принцессе Кинге и раскололи ее. Каким же было их удивление, когда внутри глыбы они увидели ее кольцо. После этого случая принцесса Кинга была признана покровительницей соляных шахтеров.

— Что? — расхохоталась я, когда он закончил рассказ. — В этом совершенно нет смысла.

— Конечно есть.

— Она выбросила кольцо в Венгрии, а шахтеры нашли его в Польше?

— В твоем сердце нет ни капли романтики, Хезер. Чем лучше я тебя узнаю, тем яснее это проявляется.

— Мне нужна целостность сюжета, Джек.

Он обернулся, когда мы достигли нижней ступени деревянной лестницы. Протянув руки, он взял меня за бедра и медленно поднял на руки. Он мог держать меня над головой сколько угодно. Это было эротично, прекрасно и мило одновременно. Мы поцеловались и еще долго не могли разъединиться.

Почему? Я полностью отдалась ему.

Я не могла ему противостоять. Я теперь не представляла жизни без его губ. Мое тело обмякло в его сильных, крепких и надежных руках, и он медленно прижал меня к своей груди, словно я была спасательным жилетом. Наш поцелуй становился все более страстным. Это продолжалось до тех пор, пока я не почувствовала, что могу отключиться прямо у него на руках. Казалось, я села на поезд, который вел прямо в его тело и разум. Из этого поезда не было выхода, не было пути обратно: куда Джек — туда и я.

Осторожно — лишь спустя несколько минут — он поставил меня на землю. Его губы медленно оторвались от моих.

— У нас уже привычка целоваться на платформах, — сказал он. — Это хорошая привычка.

— Замечательная привычка.

— Соляные шахты?

— Куда угодно, Джек.

Он кивнул. Я взяла его под руку, и мы отправились к подземному озеру, которое, как писалось в брошюре, просто нельзя не увидеть.

26

Констанция взобралась на механического быка в Праге. Она была пьяна. Она была счастлива. Она была влюблена.

Но ей не следовало залезать на быка, механического или любого другого.

— Оседлай его, ковбойша! — вопил Раф.

Он тоже был пьян.

Мы все были пьяны и чувствовали себя прекрасно. Мы провели день в крошечном хойригере — винном баре с мясной нарезкой и аккордеоном, — попивая вино весеннего урожая. Что-то в этом дорожном образе жизни и бессонных ночах сделало нас ошалело-счастливыми. Мы много смеялись. Смеялись так, как смеются старые друзья, не скрывая свою натуру за дымкой алкоголя и ломтиками сыра. Нам нравилась Чехия, несмотря на то что никто из нас не мог выговорить «Чехословакия». Нам нравился аккордеон, мы долго обсуждали, почему он не распространен в Штатах или Австралии, несмотря на то что — как сказал Раф — это самый универсальный инструмент, когда-либо сделанный руками человека. За несколькими кувшинами вина между нами развернулась дискуссия о том, насколько сильно похожи аккордеон и гармонь, после чего мы дружно вывалились из хойригера и перекочевали в европеизированный бар где-то в центре Праги, недалеко от Орло или Пражских курантов, где Констанция и взобралась на быка.

— Кажется, это плохая идея, — сказала я то ли сама себе, то ли сразу всем. — Или самая лучшая идея.

Констанция подняла руку над головой, словно ковбойша, и медленно начала вращаться вместе с быком, скачущим между ее ног. Это выглядело сексуально и красиво. Мне нравилось наблюдать, как Констанция выходит за рамки своего привычного благоразумия. Она всегда была наименее спортивной из всех моих знакомых, но если ей было нужно, она с легкостью становилась ловкой и быстрой. Она всегда умела сохранять равновесие.

— Она справится, — сказал Джек.

Он обнял меня за талию.

Констанция кивала каждый раз, когда встречалась с нами взглядом. У нее было великолепное, смешное выражение лица. Оно говорило о том, что все в порядке, никаких проблем, бык у нее под контролем, и все это вместе было, наверное, наиболее безбашенным из всего, что Констанция когда-либо делала. Оператор кивнул ей, и она кивнула ему в ответ. Они в каком-то смысле поняли друг друга.

Затем она начала вращаться быстрее.

— Надеюсь, у нее не начнется морская болезнь, — сказал Раф.

— Она хороший моряк, — сказала я. — Она с детства плавает.

Я вдруг поняла, что по пьяни сморозила глупость, но ничего не могла с собой поделать. Несколько человек — это был ранний вечер или поздний день, что-то среднее, так что бар только начинал заполняться толпой, — улюлюкали, когда Констанция брала новый уровень. На этом быке она выглядела мифически. Я готова была поставить огромную сумму денег на то, что она представила себе какой-нибудь миф, может, о Европе и Зевсе, потому что ее глаза сияли: она выглядела счастливой как никогда. Святая Констанция верхом на быке Крита или какая-нибудь другая подобная чепуха. Я сделала пару фоток и отправила их Эми. Она должна была это видеть. Не каждый день везет созерцать Констанцию на механическом быке в Праге. Я даже не взглянула на Джека, который всегда отличался особенным, странным отношением к фотографиям.

Затем бык начал брыкаться. Вместо того чтобы просто вертеться, он скакал как сумасшедший, пытаясь сбросить ее. Констанция шлепнула рукой по быку, чтобы поймать равновесие, и кивнула в знак того, что держит ситуацию под контролем.

— Она самородок, — сказал Джек. — Чертов самородок.

— Она самая красивая женщина в истории человечества, — сказал Раф, не отрывая от нее взгляда. — Даже слишком красивая.

— Она намного красивее внутри, чем снаружи, — сказала я.

Раф взял меня под руку. Его глаза были слегка влажными.

Держа друг друга под руку, мы стояли и смотрели, как Констанция катается на быке. Она не сломалась до самого конца, но это далось ей с трудом. Когда оператор остановил быка, люди радостно захлопали в ладоши. Констанция помахала рукой, хоть и держалась в седле немного неуверенно. Раф подошел к ней и снял с быка. Констанция поцеловала его, и он поцеловал ее в ответ. Глядя на них, я точно знала, что они поженятся. Проще простого. Как бы то ни было, эти двое были созданы друг для друга.

— Он любит ее, — сказала я Джеку. — Любит ее каждой клеточкой.

— Да, любит. А она его?

— Определенно.

— Им хорошо вместе.

В это самое мгновенье кто-то из нас должен был сказать что-то о любви или серьезности намерений. На наши головы неизбежно спустилось это осознание. Конечно, я не сомневалась, что мы влюбляемся или уже влюблены, что бы это ни значило. Но мы не могли сказать это напрямую, и я не знала почему. Я подумала о том самом нелепом старомодном понятии, что мужчина должен признаваться в любви первым. Согласно традиции, женщина не должна сбрасывать бомбу под названием «Л» первой. Это основное женское правило. Мы намекали на это, подобравшись ближе к признанию в Берлине и Польше. Но то самое слово ускользало от нас. Мы посмотрели на счастливых Рафа с Констанцией и отошли друг от друга, объяснив это тем, что нужно еще выпить. Я обняла Констанцию, а Раф вызвался угостить всех выпивкой в честь великой наездницы Констанции. Мы смеялись и веселились так же, как раньше, но мне не давала покоя одна мысль: как мы можем быть так близки, но так осторожны друг с другом?