Книга Враждебный портной - Юрий Козлов

— Это вечные слова. Так говорил Перикл афинянам перед морским сражением с персами, — пояснила Выпь. — А еще — Наполеон старой гвардии, а еще...

— Заратустра, — добавил Каргин, — а до него — неандерталец, вышедший из пещеры с дубиной навстречу саблезубому тигру.

Каргин не сомневался, что великий американский писатель Фолкнер тоже страдал от шума в голове, потому и назвал свой роман «Шум и ярость». Только как бросить вызов самому себе, вздохнул Каргин, когда тебе шестьдесят лет, жить осталось всего ничего, а в голове шум... и ярость?

— Мы лозунгами не торгуем, — ударила клювом в водосточную трубу Выпь.

— Я тоже, — сказал Каргин. — Они торгуют мной.

— И какие же это лозунги? — тихо, как если бы невесомая осенняя паутинка спланировала на мягкий мох, поинтересовалась Бива.

— В данный момент? — уточнил Каргин.

— В данный момент, — щелкнула клювом, как ножницами, Выпь.

— На мне две майки, — упавшим голосом произнес Каргин. — На первой написано — «Шум и ярость», а на той, которая ближе к телу, — «Всех вынесут вперед ногами».

— Значит, нам всем надо спешить, — спокойно заметила Надя.

Каргин посмотрел на нее с удивлением. Он знал, что без Нади, как без воды, ни туды и ни сюды, но при этом не забывал начальственно-бюрократической частью сознания, что она — его подчиненная, а следовательно, негоже ей самочинно лить воду, тем более на мельницы Бивы и Выпи. Только на его! И еще его не то чтобы обидело, но задело равнодушие Нади к его печали по утекающей (опять вода!) жизни. Надя как будто не возражала, что Каргина вынесут вперед ногами, а единственное, что ее при нем удерживало, — дело, которое надо было довести до конца. Каргин вдруг вспомнил, как Надя, когда он много лет назад не позволил ей лить воду (его деньги) по своему усмотрению на какую-то непонятную, пошитую в неведомой Мьянме мельницу, сказала ему: «А пошел ты!» И исчезла на двадцать лет.

Шум в голове сделался нестерпимым.

Надя поднялась со стула, направилась к столику, где стояли бутылки с водой (опять!) и стаканы.

Она читает мои мысли! — ужаснулся Каргин. Ему показалось, что Надя не идет, а плывет по кабинету, красивая какой-то подводной красотой, а он смотрит на нее сквозь стекло аквариума, расплющив об это самое стекло похотливую старческую рожу. И будто бы он одной ногой уже там, куда несут вперед ногами, а ей жить вечно, но не на земле. Прав, тысячу раз прав был Ницше, с ненавистью (к себе?) подумал Каргин, утверждавший, что в мегаполисе жить плохо, потому что там слишком много похотливых людей. Ну, нет! — в ярости сжал кулаки. Нет таких стекол, которые бы не сумели разбить старые похотливые большевики! Не отпущу! Или... партбилет на стол!

Каргин гордился тем, что сохранил партбилет в смутное время, когда известные партийцы — деятели культуры сжигали их в прямом эфире, разрывали в клочья, некоторые даже рвали зубами. А менее экзальтированные члены КПСС тысячами отправляли их по почте в райкомы. Партбилеты, кстати, в отличие от самих коммунистов, сопротивлялись новоявленным вандалам до последнего. Это были истинные шедевры советской полиграфии. Дьявол, похоже, не просочился в типографию Го­знака. Запас прочности был на века. Видимо, партбилеты предполагалось передавать из поколения в поколение, как семейные реликвии.

Каргин иногда показывал знакомым женщинам партбилет (это было необъяснимо, но с каждым годом он как будто становился новее и крепче), правда, не уточняя, что сохранил его потому, что не платил последние месяцы взносы.

Он тогда торговал оргтехникой, точнее, подержанными компьютерами. Их брал в Германии чуть ли не даром, а потом гнал трейлерами в Россию один ушлый казах из Семипалатинска, считавшийся по документам натурализованным немцем. Отец у него и впрямь был немцем, но раскосые гены матери-казашки оказались сильнее. Их сыну ничего не оставалось, кроме как выдавать себя за последнего представителя германской ветви чингизидов. Одна из подруг потрясателя Вселенной, оказывается, была немкой по имени Амальтея. Каргин, помнится, удивился не вполне германскому имени. Если бы Брунгильда или какая-нибудь Хильдегарда, объяснил потомок Амальтеи, немцы бы не поверили. Они до сих пор, — понизил голос, тревожно посмотрел по сторонам, — убеждены, что преследования ведьм в Средние века, все эти костры, пытки, судилища, — дело рук злобных евреев, сознательно подрывавших генофонд германской нации. Сжигали самых молодых, красивых, белокурых и голубоглазых. Уродок, кривоногих и толстых евреи не трогали. Немцы вообще, добавил он задумчиво, интересный народ, идут к простым решениям сложными путями. Позже этот авантюрист основал общество, где собирались германские чингизиды. «Европа, иди домой!» — такой был у них девиз. Под домом, куда должна была идти Европа, видимо, подразумевались казахские степи, но может быть, и Китай, где отличалась эта самая Амальтея, сносившая одним ударом головы сразу трем китайцам. Но Европа не спешила домой. Поэтому чингизиды, как и потомки Мухаммеда, а также последователи Будды, Конфуция и Бога, чье имя произносить нельзя, сами массово селились в «европейском доме», деятельно воздействуя на генофонд уже не только немцев, но и других европейских народов. Последний раз Каргин видел немецкого казаха в здании Европарламента в Брюсселе, куда приехал как эксперт, в составе делегации, на строгие слушания об использовании труда политзаключенных в швейной промышленности России. Казах сообщил Каргину, что добился от германского правительства ежегодного финансирования для общества.

А собственно, чему удивляться, размышлял Каргин, слушая выступление депутата Европарламента от Латвии, призывавшего запретить ввоз в страны Евросоюза льняных, пропитанных кровью мужественных борцов против тирании тканей из России, все давно предсказано. Перед поездкой на слушания он с маниакальным упорством читал «Закат Европы» Шпенглера. Период с 2000 до 2200 года тот определил так: «Возрастающе примитивный характер политических форм. Внутренний распад наций и превращение их в бесформенное население. Обобщение последнего в империю, постепенно вновь приобретающую примитивно деспотический характер». Но предсказания, даже самые точные и онлайн сбывающиеся, вздохнул Каргин, не влияют на ход вещей. Все предсказатели повторяют судьбу Кассандры. Все всё понимают, а сделать ничего не могут. Неужели в этом и есть Промысел Божий? Или нет? Может, он как раз в том, чтобы наплевать на все и вырваться из замкнутого круга предсказания, которое неуклонно сбывается и в которое — одновременно — никто не верит? Не верят, потому что не боятся действовать!