Книга День Нордейла - Вероника Мелан

– Правда, тебе придется взять с собой бутылку алкоголя. Желательно местного, но об этом я позабочусь – дай мне пару часов.

– А зачем мне алкоголь?

– Затем. Что у нашего будущего снайпера пока вдребезги разбито сердце.

* * *

Дрейк не рассказал мне ничего о мире Эльконто – отделался крайне простым описанием: «Тебя ждет тихий рыбацкий городок, в котором, кроме редкого прибытия торговых кораблей в порт, ничего не случается. Дэйну, которого ты найдешь на пирсе, просто отдай бутылку – она сделает свое дело. Встречу он проспит».

А меня, как ни странно, интересовало все: что это за мир, чем он живет? Как называется маленький и тихий городок нашего будущего снайпера? А еще – кто разбил Дэйну сердце?

В целях конспирации Начальник заставил меня облачиться в длинный серый плащ с капюшоном, сказал, что такие носят добропорядочные крестьянки. Спрашивать о том, какие плащи носят «не добропорядочные крестьянки», я не стала – Дрейк опять торопился отбыть в кабинет и погрузиться в процесс «отслеживания следов Карны». И погрузился.

А я теперь стояла возле старых деревянных бочек, сваленных в кучу, и смотрела на одинокую фигуру сидящего у воды человека.

Дэйн. Наш любимый Дэйн. Уже такой же высокий и плечистый – бугай-здоровяк, – но без косички. Ежик на его голове был отросшим и вихрастым, спину и руки покрывала простого кроя рубаха. Широкие штаны закатаны до колен, чтобы не промокли, – ступни Эльконто опустил в воду.

Поздний вечер. Часов одиннадцать – половина двенадцатого. На небе переливались звезды, но привычной взгляду Луны нигде видно не было – вероятно, она вообще здесь никогда не всходила.

Пахло рыбой, подгнившими досками и чем-то застарелым – не то мочой, не то пролитым спиртным. А, может, и тем и другим сразу. Привязанные к столбикам, как коровы в стойле, покачивались у подмостков прижавшиеся друг к другу лодки.

Эльконто пил.

Дрейк даже не сказал, так ли его в этом мире зовут – чертов любимый торопыга.

«Оставь в пределах его видимости бутылку и уходи», – задача проще некуда.

Казалось бы. Казалось.

Но отчего-то я не спешила. Быть может, потому что такая знакомая мне фигура в этот момент источала невероятной силы печаль.

«А что случится, если я с ним поговорю? Ведь ничего. Если разговор пойдет не так, прыгну назад, затем повторю дубль два – не впервой».

Поговорить со снайпером мне почему-то хотелось. Может, потому что мы всегда с ним разговаривали по душам – и не важно, что мир другой, что незнакомая деревня, что иное время.

И я на свой страх и риск двинулась ближе.

Скрипя досками и морщась от пропитавшего весь местный колорит аромата рыбы и птичьего помета, я подошла к Дэйну, намеренно выдавая свое присутствие шумом ткани, присела сбоку. Ноги в воду опускать не стала – согнула в коленях, подтянула к себе. Предварительно открытую бутылку поставила между нами. Спросила тихо:

– Пьешь? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Выпьем вместе?

Эльконто молчал. На меня он даже не посмотрел, не обернулся, но мне хватило света, чтобы рассмотреть его, словно высеченный из гранита, профиль. И кое-что еще. От этого «кое-чего» мое сердце сжалось так сильно, как, наверное, никогда до того.

Дэйн плакал.

Не как сопляк, размазывая сопли по лицу, но скупо, по-мужски. Просто позволял слезам катиться по небритым, частично измазанным грязью щекам и капать с подбородка. Он весь источал боль – был в этот момент единым комком боли, – и ни за что и никогда не пошел бы кому-то жаловаться на это. Монолитный Дэйн. Полностью разбитый изнутри.

– Ты чего? – спросила я тихо. Спросила, будто и не существовало между нами временного провала, будто и не изменялось прошлое. Почти та же кухня, тот же особняк. Только вокруг не стены уютного дома, а плеск воды и деревянный скрежет бортов лодок друг о друга.

– Пей, слышишь? Станет легче.

Он молчал. И в молчании его слышалось: «Не станет».

– Станет, я знаю, – добавила я едва слышно. – Я знаю.

А он вдруг приложил к глазам ладонь. Впервые швыркнул носом, устыдился. Отвернулся от меня совсем, долго молчал. Я думала – не заговорит. Думала, посижу, а через минутку пойду, потому что нет для человека в момент печали правильных слов. Их сложно найти. Но я хотела попытаться.

Но он вдруг, так и глядя на воду в другую сторону, вдруг произнес:

– Она ушла. Уехала с торговцем в столицу – за шелками, украшениями, богатством. Уехала.

– Так ей и надо, – мстительно отозвалась я, но меня будто не слышали.

– Я бедный. У меня нет ничего, кроме хижины, коллы, да снастей.

«Колла – лодка?» Браслет иногда давал сбой.

– …Но ведь я мог бы обучиться на кузнеца – ковать за деньги. Я заработал бы. Почему все всегда упирается в деньги, скажи мне?

Он не знал меня – для него я была странницей, – просто жаждал что-то для себя понять.

– Не всегда.

– Неужели не ценно то, что у меня внутри?

И от этого вопроса мое сердце снова сжалось. Да, я могла бы, как когда-то у Баала, взять и забрать у Эльконто боль, вот только нельзя. Сейчас его сердце должно болеть и плакать. Чтобы осталось желание пить. Ужасно, но иначе нельзя.

– Ты молодец, – я неслышно вздохнула, – ты помни об этом, ладно? А если человек ушел, это не твой человек.

– Я хотел детей, – признался он, – хотел с ней хозяйство. Просто хотел ее – черноглазую, чернобровую. Я, вон, светленький, отличные вышли бы малыши.

Его променяли на деньги. Или на что-то еще – не важно. И как же это больно, когда тебя «меняют». Когда из жадности или из собственных страхов, человек не способен открыться для любви.

А ведь в моей жизни было такое – неожиданно вспомнилось мне. Давно, до Дрейка, до Нордейла. Был один случай, о котором я предпочитала не вспоминать. Мне нравился парень – толковый, веселый, интересный. Мы даже встретились два раза, но после того, как я зачем-то произнесла вслух фразу: «Как здорово, что ты мне встретился», – он почему-то исчез. Напугался. Чего?

Я не знала. Иногда люди просто бояться любить. Считают, что это больно – открыть сердце. Предпочитают распахнуть сердечную дверцу на пять процентов, чтобы из нее чуть-чуть сияло, но чтобы туда случайно не залетел чей-нибудь плевок. Не понимают, что так нельзя, это не любовь. Любовь на пять процентов не бывает. Даже на девяносто пять – это все равно любовь с пятном из страха.

Слабаки? Легко судить.

– Послушай, между всеми людьми всего десять шагов. Всегда. И если ты вдруг прошел навстречу свои пять, а другой не прошел, это не твой человек. И такой тебе не нужен.

– Я был готов на больше…

– А не надо больше.