Книга Воин сновидений - Кирилл Кащеев

– Не тушу! Тело! Тело мальчика! – закричала окончательно замороченная проводница. – И крылья не куриные, а собачьи!

Мясник снова глубоко задумался, внимательно разглядывая проводницу. Наконец явно пришел к какому-то выводу, вздохнул и внятно и раздельно, как говорят с маленькими детьми и умственно отсталыми, сказал:

– Собачьих крылышек нам не поставляют, женщина. И мальчиков мы тоже не продаем – санстанция не разрешает. А ты, девочка, бери свою собаку и чеши отсюда! – коротко бросил он Таньке. – Не видишь – тетка психованная.

– Я не психованная! – взбеленилась проводница. – Я единственная…

– Единственная, единственная, – успокаивающе повторил мясник, показывая Таньке – давай, сматывайся! – Неповторимая…

Благодарно кивнув, Танька ухватила Хортицу за холку и зачем-то направилась к скорчившемуся на полу у входа мальчишке-нищему.

– Я единственная, кто видит, какая от них исходит опасность! – продолжала вопить проводница. – Вы не видите, а я вижу! Я специальную литературу читала! Они есть зло! – торжественно провозгласила проводница, указывая на Таньку, тем временем торопливо подбиравшую брошенную у ног маленького и какого-то очень молчаливого нищего шапочку с несколькими монетками милостыни.

– Верно женщина говорит, как есть злыдни! – неожиданно энергично подтвердил дребезжащий старческий голос, и из толпы снова выскочил нищий на костылях, уже виденный девчонками дед английского внука, так яростно вступавшийся за свою законную рыночную территорию. – А еще говорят, я жадюга, убогому поесть жалею! А ваши убогие сюда целой шайкой приперлись! – тыча костылем в приткнувшегося у стены маленького нищего и Таньку, объявил он. – У честных базарных нищих последние гроши отнимать!

– Мы уже уходим! – быстро сказала Танька, обхватывая сидящего у стены за плечи и пытаясь поднять…

– Вот и катитесь! – гаркнул рыночный нищий, со всего маха тыкая предполагаемого конкурента костылем.

Тот покачнулся… выпал у девчонки из рук… и на заплеванном полу распростерлось тело худенького мальчишки лет двенадцати. Такое неподвижное и безучастное, что любому было ясно – неживой пацан.

Где-то высоко вдруг громыхнуло. Дневной свет за грязноватыми окнами крытого рынка мигнул и погас, будто враз накрыло черным колпаком. Все вокруг окутала темнота, такая плотная и непроницаемая, что казалось, ее можно потрогать руками. Вслед за воплями воцарилась испуганная тишина… и слышно было, как по металлической крыше что-то ритмично прогрохотало – словно простучали копыта несущегося галопом коня. Вновь все стихло. Блеклый свет ноябрьского дня робко просочился внутрь, озарив светловолосую девочку, что, запрокинув голову, стояла посреди притихшей толпы и бормотала:

– Хорошо все-таки, что я Богдана на крыше не оставила!

– Убийцы! – страшный визг проводницы располосовал тишину. – Вот оно, тело мальчика! А сам он – зомби! Хватайте их!

– Держите! – немедленно фальцетом подхватил нищий. – То все одна шайка! И девчонка, и собака, и урод приблудный! Спектакль на весь базар устроили, внимание отвлекали… А сами под прилавками шарили! А ну, народ, у кого что пропало?!

– У меня! – немедленно закричали из глубины зала. – Три бутылки пива с прилавка как растворились! Были – и нету!

– Ой! – Танька покраснела и, отпустив пребывающего в отключке Богдана, полезла в карман. – Конечно! Я… Я просто не успела, быстро надо было… Я сейчас расплачусь, вы не волнуйтесь! – вытаскивая деньги, пролепетала Танька.

– Мне на родном рынке волноваться нечего, – зловеще улыбаясь, процедил нищий и, постукивая костылем, подступил к Таньке так близко, что девочка испуганно попятилась. – Ты теперь волнуйся! Ишь, сколько наворовать успела! – быстро, как кошка лапой, нищий выхватил у Таньки деньги и торжествующе поднял их над головой.

– Отдайте! Это наше! – Танька подпрыгнула, стараясь вырвать деньги из цепких рук старикана. – Вы сами вор!

– Я тебе покажу, как честных нищих оскорблять! – старческая рука легла ей на лицо и с неожиданной силой толкнула девочку прочь. Походя старый нищий сорвал с Таньки рюкзак с ноутбуком.

– Воровка! – пряча рюкзак за спину, вопил он. – Серьги-то в ушах какие, серьги! – дергая упавшую девчонку за массивную сережку – подарок бабушки Сирануш – с такой силой, что Танька закричала от боли, продолжал орать он. – Не иначе – украла! И собачищу свою продукты тырить приспособила!

Хортица в ужасе попятилась. Окружавшая их рыночная толпа изменилась сразу и как-то очень страшно. Вокруг были одни перекошенные ненавистью жуткие рожи. Со всех сторон тянулись скрюченные наподобие когтей пальцы. Мясник, только что пришедший им на помощь против проводницы, теперь глядел на них полными людоедской люти глазами, и в руках его жутко блестел огромный нож.

– А труп-то – подельник их! – тыча костылем в Богдана, продолжал надрываться нищий. – Наворованное не поделили и пришили! – захлебываясь воплем, нищий затрясся в конвульсиях, изо рта у него хлынула пена.

– Не слушайте его, он бешеный какой-то! – попыталась остановить толпу Танька.

– Его собака твоя покусала! – немедленно прохрипел в ответ мясник.

– Собака человека покусала! Бешенством заразила! – откликнулась грозным рокотом толпа.

Дергающийся нищий огрел Хортицу по спине костылем.

Черная собака с рыком подскочила… оскалила внушительные белые клыки. Но размахивающий ножом мясник уже несся на нее с криком:

– Порублю! На шаурму-у!

Клыки Хортицы сомкнулись у мясника на запястье. Нож со звоном упал на цемент, мясник завопил… Толпа поднялась, как приливная волна!

Рыча и огрызаясь, черная собака завертелась на месте, пытаясь прикрыть Таньку. Брошенная пустая бутылка ударила девчонку в плечо. Хортица страшно взревела и с рыком прянула на толпу. Стоящие в переднем ряду отшатнулись, но сзади уже напирали…

– Бей их! – смыкаясь вокруг, утробно ревела базарная толпа. – Бей собаку бешеную! Бей воровку!

И только один неуверенный голос вякнул:

– Милицию бы! Там разберутся!

– Сами, без милиции разберемся! – завизжал нищий. – Хватайте их, ребята!

Толпа согласно взвыла, и десятки рук вцепились Таньке в волосы, в плечи, в ноги. Девчонку встряхнули и как тряпичную куклу вскинули над головами. Слезы хлынули из глаз, когда кто-то изо всех сил рванул ее за волосы. Она почувствовала, как трещит, натягиваясь, ее собственная кожа, и поняла, что сейчас ее руки и ноги просто оторвутся, как у куклы. Она закричала. Ответом ей был отчаянный собачий визг… и грохот выстрела.

Сыпанувшая с потолка штукатурка белой пудрой осыпала замершую толпу, делая всех похожими на банду разбушевавшихся цирковых клоунов.

– Так, так… – немолодой, но очень крепкий и плечистый мужик в милицейской форме неторопливо опустил дымящийся пистолет. – Сами, значит, разберетесь, говорите… Что ж вы, ребятушки, милицию удовольствия лишаете? Милиция тоже любит разбираться – особенно с организаторами массовых беспорядков в общественных местах.