Книга Чай со слониками - Вячеслав Харченко

– Что за камушек?

На что папа, не задумываясь и не отрывая от меня колючего взгляда, ответил:

– Менструлин, Ниночка, редкий самоцвет. Беги к папе.

Похоже, по дороге домой Ниночка еще многим станичникам предлагала «менструлин», потому что утром эту историю на комбинате обсуждали на каждом углу: и в котельной, и в бойлерной, и у ткачих, и в курилках административного здания. Я тогда не догадывался, откуда могло взяться это слово. Но, как ни странно, папе ничего за него не было. То ли происшествие не дошло до ушей директора, то ли Андрей Федорович, будучи человеком простого крестьянского происхождения, по достоинству оценил шутку и спустил дело на тормозах, – хотя странно, я слышал, как этим словом Ниночку дразнили чуть ли не в семнадцать лет.

Я же во всем разобрался, когда в последнем классе влюбился в Любу, носил ей степные цветы, пытался петь на гитаре, но она уехала в Краснодар поступать в медицинское училище, куда ее приняли только с третьего раза. В станицу она не вернулась, а осталась жить в городе. Вот от Любы я и узнал, откуда возникло это слово.

Жребий

Я не знаю, как они догадались, возможно просто сидели в этой же «Шоколаднице», и Ася спросила у Люды:

– А ты от кого беременна?

– От Пети, – ответила спокойным голосом Люда и поправила кружевную салфетку на столе.

– Ой, и я от Пети, – подпрыгнула на стуле Ася и прикрыла розовой маленькой ладошкой миниатюрный ротик.

Вообще-то Ася – черненькая, а Люда – беленькая. У Аси есть еврейская кровь, но не та прожженная, пустынная, а южная, хохляцкая. Черные струи спускаются через плечи до пояса, тонкие кинжальные губки, когда она сердится, то сжимает их, и всем окружающим кажется, что Асе больно, очень больно. Иногда она звонит по телефону и что-то жестко, чеканно и по-военному выговаривает маме, потому что мама может зависать на трубке до трех часов. У Аси тонкая кость, ноги, как ходульки.

Люда – сибирячка, не огромная, но здоровая, румяная заводная хохотушка с белой снежной кожей и пухлым эротичным ртом. Когда Люда на кого-нибудь зла, то может с левой засадить по уху. Вы бы знали, какой у нее удар с левой. Мне ли, боксеру, не знать. Не успеешь закрыться – лежишь на полу, и звездочки кружатся. Понятно, что из-за комплекции грудь и попка у Люды больше, но Ася красивее и сексуальнее.

– А ты когда успела? – помолчав немного и посмотрев в окно на проходящего мимо человека в шляпе, пролепетала Ася.

– Когда ты в Киев со студенческим театром ездила.

– А я, когда ты была в сентябре в Турции, – Ася откинулась на спинку стула и улыбнулась.

В принципе мужчина любит всех своих женщин. Прошлых, настоящих и будущих. Каждую по-своему, но любит. Это женщина может проклясть, разлюбить и забыть, а мужчина и через пять лет, и через десять, и через двадцать любит, даже старость тут ни при чем и не имеет никакого значения. Кожа вроде потускнела, зубы пожелтели, скрючилась вся, а мужчина как-то любит: и обнимает, и поцелует, и денег даст.

Вот так они меня и вытащили на разговор. В «Шоколадницу» тоже.

Люда говорит:

– Так ты и на Асе обещал жениться?

– Обещал, – киваю и бейсболку на глаза натягиваю.

– Ну как же так, Петр, получается, ты нам обеим врал? – вижу, что Люда заводится, багровеет, сейчас по уху даст.

– Я вам обеим говорил правду, я вас обеих люблю и готов на каждой из вас жениться.

– Петя, ты шизофреник, нельзя сразу на двух жениться, – закрутилась на стуле Ася и полезла в сумочку за сигаретами, хотя ей, конечно, беременной, табак нельзя.

– Ну и что будем делать? – прошептала Люда.

Посидели выпили какао, я все оплатил, за окном декабрьский снег. Зима ранняя и к тому же снежная. Мороза не было, но ноги постоянно в снегу, только и успевай стряхивать его, когда забегаешь в помещение или заходишь в транспорт.

Стали тянуть жребий, я под столом обе спички надломил и на ком-то женился.

Подарок

– Ну и что с этим делать? – Ира аккуратно и боязливо взяла двумя пальцами коробочку розового цвета с зайчиками и ангелочками, немного наклонила набок голову, прищурилась и испуганно присела на пуфик.

Степа задумался:

– Слушай, тебе тридцать четыре года, неужели ты никогда не делала тест на беременность?

– Представляешь, нет. – Ира еще раз взяла в руки коробочку и стала медленно открывать ее, потом достала инструкцию, и они молчаливо и сосредоточенно стали изучать текст на английском языке.

– Вот, two line, должно быть две линии, – ткнул пальцем Степа. Потом почесал голову: – Ты знаешь, что должна сделать?

– Не-а.

– Ну, в общем, как бы это сказать, надо пописать на нее в туалете.

– Ты разыгрываешь меня.

– Не, на прочти, – Степа улыбнулся и сунул Ире под нос инструкцию, потом отодвинул текст в сторону и дал полоску: – Иди.

Ира заперлась в туалете. Степа сначала сидел на стуле и курил, а потом встал и начал ходить взад-вперед по коридору, особенно усиленно притопывая у двери туалета.

Через пятнадцать минут Ира вышла. Напротив двери висело зеркало. Ира, вместо того чтобы вернуться на кухню к Степану, стала поправлять прическу, потом растянула губы, покачала головой и, отряхнув с платья какую-то пылинку, пошла на кухню.

– Ну что, испугался? – спросила она у Степана и подмигнула.

– Нет, – Степа если и врал, то немного.

– А чего топал около двери?

– Ну что там? – спросил Степа и вытянул шею.

– Не боись, все нормально.

– Что нормально?

– Две полоски, – кивнула Ира и засмеялась.

– Две полоски? У нас будет ребенок?

– Будет, – Ира стала вытаскивать из пачки сигарету и, когда она уже выскочила, вдруг обратно запихнула ее в пачку и снова села на пуфик.

Степа опять стал ходить взад-вперед по коридору. Потом остановился и посмотрел на Иру.

– Дай мне тест.

– Зачем?

– На память. Когда вырастет наш сын, подарю тест ему.

Ира стала собираться домой, накинула осеннее пальто, накрасила губы, надела беретик. В дверях развернулась, посмотрела на Степу и еще раз засмеялась:

– Степа, ты извращенец!

Тенгиз

Она была некрасива: одна сторона лица не симметрична другой, правый глаз больше левого, толстые короткие ноги, руки, вывернутые ладонями вверх, раздувшиеся тяжелые бедра.

Я на нее даже не смотрел, иногда поднимал глаза и тут же отводил. По-моему, весь двор не мог на нее глядеть, хотя она состоятельная сорокалетняя женщина. Жила в трехкомнатной квартире с мамой, водила «мазду», ее часто видели в грузинском ресторане «Золотое руно», расположенном в здании бывшего детского садика.