Книга Гитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945 - Герхард Больдт

И в это утро на берлинцев, все еще живущих и сражающихся в городе и на его подступах, опять обрушился мутный поток лживой оптимистической пропаганды в виде плакатов, листовок и радиосообщений — плод буйной фантазии Бормана и Геббельса. Трудно себе представить, но, как видно, Гитлер после случившегося с ним накануне припадка вновь собрался с духом и даже приободрился. И хотя верится с трудом, но факт остается фактом: одержимый бредовой идеей предстоящего победоносного прорыва генералов Штейнера, Хольсте, Венка, Шёрнера и Буссе, он без всякого сожаления обрекал на тотальное уничтожение Берлин и его население. Быть может, торжественные обещания Кейтеля и Йодля вселили в него совершенно беспочвенные надежды, или же сказывались страх и безумство человека ввиду неумолимо приближающейся собственной смерти.

В первой половине дня были учреждены так называемые «летучие» военные суды, облеченные в нарушение всех существующих законов неограниченной властью и составленные из сотрудников берлинских филиалов гестапо, службы безопасности (СД), военной и уголовной полиции. Это были почти без исключения нацистские фанатики, послушные орудия в руках Геббельса и Бормана. Они вешали людей без разбора, прикрепляя к груди своих жертв плакаты с обвинениями в трусости или измене. Сотни солдат, офицеров и генералов, многие награжденные за мужество и отвагу, были вздернуты на фонарных столбах и придорожных деревьях только за то, что убедились в бесполезности дальнейшей бойни и разрушений и не хотели в них участвовать. Порой лишь минутное помутнение сознания или какое-то обыкновенное недоразумение, которое не удавалось сразу прояснить, заканчивалось в буквальном смысле линчеванием.

Кое-как приспособившись к окружающей обстановке, я принялся за работу; требовалось подготовить штабные карты к утреннему совещанию у Гитлера. Осложнялась же работа тем, что за последние три дня сменились три военных коменданта Берлина, и каждый раз смена сопровождалась полной реорганизацией порядка подчиненности сверху донизу. После отстранения, по инициативе Геббельса, генерала Реймана на этот пост назначили «человека Геббельса», фанатичного нациста подполковника Катера, а после его ранения — подполковника Беренфенгера. В конце концов я нашел собственное решение проблемы, возникшей из-за комендантской чехарды. Я стал, минуя главного столичного коменданта, получать информацию по телефону непосредственно от комендантов восьми секторов обороны города, на которые был поделен Берлин.

Этот день еще не кончился, когда мне довелось быть свидетелем занимательного спектакля театра абсурда, разыгранного в имперской канцелярии. Как мне сказали, сразу после полудня по радио было передано послание от Геринга; в нем он, ссылаясь на поступившую информацию о том, что ход военных действий не позволит Гитлеру в полной мере выполнять обязанности главы государства, заявил о своем намерении взять на себя функции руководителя Третьего рейха и главнокомандующего вооруженными силами в соответствии с положениями закона от 29 июня 1941 г. Далее в послании говорилось: если он, Геринг, до 10 часов 23 апреля не получит от Гитлера ответа по существу, то будет считать, что фюрер одобряет его инициативу. Чтобы послание не попало в руки Бормана прежде, чем его увидит Гитлер, Геринг отправил идентичные сообщения своему представителю в имперской канцелярии полковнику Бюлову и генерал-фельдмаршалу Кейтелю. Но случилось именно то, чего Геринг больше всего опасался и что старался предотвратить. Первым прочитал послание как раз Борман и не теряя времени доставил его Гитлеру, разумеется, с комментариями, сводившимися к тому, что, дескать, ультиматум Геринга — это очевидная государственная измена. Между тем послание вовсе не походило на ультиматум, а по тону скорее напоминало обычный запрос и буквально пестрело всевозможными заверениями в преданности Гитлеру. И все-таки Борман сумел убедить Гитлера в коварных замыслах Геринга. В результате интриги Бормана этим же вечером Гитлер своим приказом, переданным по радио, снял Геринга со всех постов и должностей, исключил из рядов нацистской партии и лишил звания рейхсмаршала.

Кроме того, по предложению Бормана органам СС было поручено немедленно арестовать и заключить Геринга в тюрьму.

Истерику Гитлера, вызванную посланием Геринга, и дьявольские происки Бормана воочию наблюдали рейхс-министр Шпеер, а также Кейтель и Йодль, явившиеся в имперскую канцелярию, чтобы доложить о результатах инспекционных поездок в зоны боевых действий.

На пост главнокомандующего военно-воздушными силами Германии вместо Геринга генерал Бургдорф порекомендовал назначить генерал-полковника Риттера фон Грейма, командующего 6-м воздушным флотом со ставкой в Мюнхене. О принятом решений в известность фон Грейма не поставили, а лишь приказали явиться в имперскую канцелярию.

Свою работу я окончил около двух часов ночи. Коменданты секторов сообщили о некотором снижении к вечеру интенсивности боев и о почти повсеместном затишье — к ночи. Ранним утром, около 5.30, меня разбудили оглушительные разрывы артиллерийских снарядов, пять или шесть из них упали совсем близко от канцелярии, а в 6.00 русские возобновили регулярный обстрел ставки Гитлера; разрывы следовали один за другим с интервалом в три минуты, как накануне. Не успел я закончить утренний туалет, как уже появился личный адъютант Гитлера эсэсовец Гюнше, присланный фюрером получить свежую информацию об обстановке на фронтах. Когда он ушел, я обзвонил по телефону всех офицеров связи Генерального штаба в берлинских секторах обороны и в Потсдаме. Их доклады мало чем отличались друг от друга: с рассветом, после часовой артподготовки, русские повсеместно перешли в наступление. Через несколько часов пришло сообщение: советские войска вот-вот перережут последнюю главную магистраль, связывавшую Берлин с остальной территорией Германии. Русские танки появились в лесистой местности между Дёберицем и Дальговом, а это означало: Берлин оказался практически во вражеском кольце. Подземный телефонный кабель был теперь единственным средством связи с внешним миром. Эта линия исправно функционировала до утра 28 апреля. По ней майор фон Фрайтаг установил контакт со ставкой Верховного главнокомандования вермахта, 23 апреля переехавшей в Фюрстенберг (в 60–70 километрах северо-западнее Берлина); получив сведения о ситуации в Южной и Северной Германии, в Богемии, Курляндии и в устье Вислы, я и Бернд фон Фрайтаг информировали генерала Кребса, а затем мы втроем около 10.00 отправились в бункер Гитлера.

Прямая дорога была загромождена грудами мусора, битого кирпича, обломками бетонных сооружений, и нам пришлось идти обходными путями, чтобы попасть в длинный подземный коридор, проложенный под внутренним двором имперской канцелярии. Бетонный потолок в нескольких местах был пробит снарядами и бомбами, в мрачном, плохо освещенном проходе по щиколотку стояла вода. Мы шли, осторожно балансируя, по доскам, миновали кухонное подсобное помещение и две столовых и затем спустились в убежище фюрера. Путь под землей занял немногим более пяти минут, и за это время мы шесть раз подвергались проверке охранниками, стоявшими по двое и по трое и вооруженными автоматами и ручными гранатами. В обеих столовых за длинными столами сидели эсэсовские офицеры и унтер-офицеры, пили коньяк и настоящий (не суррогатный) кофе и угощались бутербродами, разложенными на больших блюдах. Нас, армейских офицеров, они едва удостаивали небрежным кивком. В приемной рабочего кабинета Гитлера нас принял Гюнше, который попросил нас несколько минут обождать: фюрер, мол, заканчивает завтракать. В проходе, непосредственно примыкающем к приемной, находились пять вооруженных до зубов офицеров СС из личной охраны Гитлера. Мне невольно вспомнился вчерашний наш приезд на Фоссштрассе, когда мы долгое время не могли найти ни одного охранника. Так где же все-таки больше опасались врага? На берлинских улицах или здесь, в подземелье?