Книга Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Мартин.

В нашу первую встречу — а случилось это несколько лет назад в Бирке — он тоже был одет в коричневую рясу, но чистую и аккуратную, подпоясанную серой веревкой. Его ладная сухонькая фигурка легко скользила по отполированным полам, и я, помнится, невольно обратил внимание на его ноги. Монах был обут в щегольские сапожки, хотя под них надевал толстые шерстяные носки (что выглядело вполне разумным при тамошних холодах). Лицо его в ту пору было чисто выбрито и казалось таким гладким, что в нем отражался свет факелов. Прическа монаха тоже меня удивила: темные волосы подстрижены «под горшок», а на макушке белел выбритый участок.

Да уж, не слишком ласково обошелся с ним его бог.

— Орм, — раздался скрипучий голос, тоже такой свойский, что внутри у меня все перевернулось.

Он остановился и склонился вперед, по-стариковски опираясь на посох. Я мельком посмотрел на его руки, отметил грязные обломанные ногти и такой знакомый обрубок мизинца. Монах выдавил из себя некое подобие улыбки, но лучше бы он этого не делал. Губы раздвинулись, обнажив гнилые десны и черные пеньки на месте зубов, которые он растерял где-то на своем многотрудном жизненном пути.

— Мартин, — ответил я, блюдя учтивость.

— Ты возмужал… и похоже, вовсю процветаешь.

— Зато ты не разбогател.

— Бог мое богатство, — смиренно потупился он.

— Ну, если это все, что ты можешь предложить в обмен на свою святую палку, тогда и говорить не о чем.

Мартин еще больше склонился, приблизившись ко мне. Лицо его напряглось так, что даже борода затряслась. Когда монах заговорил, голос его прерывался от внутреннего трепета:

— Оно у тебя — Святое Копье?

— А то как же! Я раздобыл его в Серкланде — забрал у Сигурда Хеппни. Все равно бы оно ему не сгодилось… ибо за мгновение до того Финн забрал у него жизнь. Как выяснилось, напрасно его назвали Хеппни. Не слишком удачная шутка получилась.

Он даже не улыбнулся, хотя я знал: Мартин достаточно хорошо знаком с норманнской речью, чтобы знать перевод этого слова. Хеппни по-нашему означает «Счастливчик».

— Мне необходимо это копье, — вот и все, что он сказал.

Иона разглядел лихорадочный блеск в его глазах и уже было придвинулся, чтобы отпустить пару-тройку оскорблений в адрес монаха. Однако, зная, что мне это не понравится, благоразумно решил промолчать. Мы стояли посреди рыночной площади, и жизнь вокруг нас била ключом. Казалось, сегодня здесь собрался весь Новгород. Горожане громко кричали, торгуясь, покупали и продавали обычные товары: янтарь, меха, горшки из зеленой глины и особые подношения для своего Перуна, которые полагалось выкладывать у подножия колоды. Мы стояли посреди этой толчеи, но к нам никто не приближался. Казалось, будто вокруг нас начертан невидимый круг.

Не дождавшись моего ответа, Мартин моргнул, словно ящерица, и снова ощерился чернозубой улыбкой.

— Я вижу, ты по-прежнему носишь на шее языческий амулет — знак своего бога Одина, — сказал он. — Поклянись на нем, что отдашь мне святыню… и тогда посмотрим: возможно, я смогу рассказать тебе нечто полезное.

— Вот уж не думаю, что это выгодная сделка, — фыркнул я. — Я, знаешь ли, не горю желанием узнать, как накормить толпу пятью хлебами и двумя селедками. Даже если б я и верил в подобные бредни, мне это вряд ли пригодилось бы. Другое дело, если ты знаешь, как обратить воду в вино…

— По себе судишь! — гневно возвысил голос монах. — То, что я хотел сообщить, касается твоего старого врага и пещеры, доверху набитой серебром.

И затем уже тише добавил:

— Под врагом я разумею Брондольва Ламбиссона.

Увидев, что известие это не застало меня врасплох, Мартин прищурился, посмотрел испытующе.

— Я слышал, будто Брондольв вернулся в Бирку, — пожал я плечами, изо всех сил стараясь не обнаружить своей заинтересованности.

— Ну да, в Бирку, — подтвердил монах. — А куда же еще ему идти? Сидит у себя дома и наблюдает, как Бирка потихоньку умирает. Сделать-то ничего нельзя: Бирка превратилась в город разрушенных домов и пустых дверных проемов. Между прочим, Брондольв ездил по торговым делам в Хедебю и разыскал там парочку твоих побратимов. Очень обрадовался… Полагаю, не будь он поганым язычником, могли бы сказать, что туда его привел перст Божий.

— Ну и?.. Чем это они могли его так порадовать? — с деланым безразличием спросил я (хотя прекрасно знал ответ).

— Брондольва интересует, как отыскать сокровищницу Аттилы, — снисходительно, словно неразумному ребенку, пояснил Мартин.

— Да Обжора Торстейн свою собственную задницу не в состоянии отыскать, — презрительно хмыкнул я. — Что же касается Коротышки Элдгрима…

— Элдгрим, — повторил вслух монах, словно пробуя на вкус это имя. — Такой маленький, со шрамами на лице… Так есть?

Я про себя отметил, что Мартин совсем огерманился — даже говорить стал, как они. Тем не менее твердым голосом закончил начатую фразу:

— …то он напрочь свихнулся.

— Да-да, — согласно кивнул монах. — Именно потому Ламбиссон и пришел ко мне. Утверждает, будто за мной должок… А посему я обязан помочь ему произвести раскопки в больной голове Элдгрима. Кое-что он вызнал у Обжоры Торстейна. Немного, но вполне достаточно, дабы понять: Коротышка знает больше.

Вот теперь он меня пронял! Я отшатнулся, будто получил гафелем в лицо, и Мартин, конечно же, это заметил. Элдгрим действительно кое-что знал. Дело в том, что, при всех своих познаниях в латыни и греческом, я весьма слабо разбирался в рунах. И когда надумал запечатлеть на рукояти меча подсказку — как найти дорогу к могиле Атли, — сам сделать этого не мог. Ну, и к кому же мне было обратиться за помощью, как не к нашему рунознатцу Элдгриму? Тем более что не так-то много побратимов уцелело в той проклятой степи…

Затем, когда мы были в Серкланде, Элдгрим получил рукоятью меча по виску, и в голове у него помутилось. Хотелось бы верить, что секрет сокровищницы навсегда испарился у него из мозгов… Однако как в чем-то можно быть уверенным, если башка Элдгрима сейчас представляла собой весьма странное место? То он не мог вспомнить, что ел час назад, а то в памяти всплывали давние события — да так, будто произошли только вчера.

— Ну, и на что ты сдался Ламбиссону? — насмешливо спросил я, хотя под ложечкой у меня засосало.

Мартин опять расплылся в своей гнилой улыбке.

— А он заставил меня постараться. Брондольв, знаешь ли, большой мастак убеждать. Мне он, например, выбил все зубы и кормил одним только жестким мясом. Настолько жестким, что я мог лишь сосать его. И сказал следующее: до тех пор, пока я не заставлю разговориться Коротышку Элдгрима — «открыть его поганый рот», как выразился Ламбиссон, — в мой собственный рот не попадет никакой другой пищи.

Умно, вынужден был признать я… и достаточно жестоко. Хотя, ежели разобраться, то, по сути, всего лишь еще один вариант Ножа Истины. Не более того. Я так и сказал Мартину, и он непроизвольно бросил взгляд на обрубок своего мизинца. Возможно, это было подло с моей стороны, но в свое оправдание скажу: я очень испугался. И не только за своих побратимов — Обжору Торстейна и Коротышку Элдгрима, а также и за то, что они могли выболтать Ламбиссону. Потому что, как ни крути, а в Элдгримовой башке хранились ответы на все вопросы Брондольва.