Книга Вторжение. Взгляд из России. Чехословакия, август 1968 - Йозеф Паздерка

Потом в корпункте зазвонил телефон. Звонили из Москвы и требовали, чтобы я написал репортаж о том, как Прага с цветами и хлебом-солью встречает советские войска. У репортажа уже было рабочее название: «Второе освобождение Праги». Я сказал, что это неправда и что такой чепухи я писать не буду. Мне начали угрожать: «Ты должен это написать, это твой долг» и т. п. Я ответил какой-то грубостью и бросил трубку. Неделю я ничего не писал. Из «Известий», прямиком из Москвы, прибыли три человека, они и писали репортажи.

– Вы говорили в Праге с советскими солдатами?

– Говорил. По большей части это были молодые, напуганные и усталые парни, которые не понимали, что происходит. То, что им сказали, и то, что они увидели в Праге, совершенно противоречило друг другу. Многие думали, что они в Германии и приехали бороться с контрреволюцией. Я пытался с ними разговаривать, но по большей части это было бессмысленно.

– Часть из них утверждает, что в ЧССР они лично изымали оружие у контрреволюционеров…

Владлен Кривошеев в пражском корпункте «Известий». 1967 год

(Из личного архива В.М. Кривошеева)

– Я в это не верю. Может, и изымали, но только они не знали, что это оружие принадлежало Народной милиции.

– Как разрешился ваш спор с московской редакцией?

– Просто. Через месяц после ввода войск я получил из Москвы распоряжение вернуться домой. Главный редактор[90] сказал мне: «Я хотел бы, чтобы ты стал заместителем главного редактора по сотрудничеству с социалистическими странами. Но сейчас тебе нужно уйти в отпуск, как можно более длительный. Многие тебя не любят, вот ты и возьми неиспользованный отпуск с прошлого года и исчезни на некоторое время». Я взял отпуск на три месяца. Когда я вернулся, главред повторил мне, по сути, то же самое: «Возьми еще отпуск за свой счет». Еще три месяца спустя я уже сам настаивал на том, чтобы вернуться в редакцию. Но было понятно, что для меня у них места нет. Поработав какое-то время в отделе писем, я окончательно очутился на улице. Я долго не мог найти работу. В конце концов я устроился в туристический отдел при Центральном совете профсоюзов СССР, где проработал пятнадцать лет.

Общество

Томаш Гланц
Позор[91]
О восприятии ввода войск в Чехословакию в литературных и гуманитарных кругах

Томаш Гланц (р.1969) закончил философский факультет Карлова университета в Праге. В настоящее время – приглашенный профессор Цюрихского университета. Автор книг по русской культуре и литературоведению; также занимается историей славянской мысли, эстетикой авангарда и современной культурой.

Во время презентации чешского издания этой книги в 2011 году один из российских участников сказал, что, по его убеждению, 21 августа 1968 года стало для заметной части советского общества одной из важнейших дат истории XX века, сопоставимой по своему символическому значению с 5 марта 1953 (смерть Сталина) или с 22 июня 1941 (начало войны). Сравнительную значимость различных исторических дат трудно определять точно; но можно с уверенностью сказать и доказать конкретными документами, что оккупация Чехословакии оставила – прежде всего, в образованных слоях советского общества (но не только) – важный след. Некоторые авторы в этой связи говорят даже о смене политического и гражданского мировоззрения.

Владимир Алейников, один из активистов СМОГа[92] – наиболее известной из групп, существовавших в московском литературном андеграунде в середине 1960-х, – назвал в своих воспоминаниях начало 1970-х периодом распада неформальных групп и потери любого энтузиазма или наивного оптимизма[93]. Андрей Сахаров писал, что именно оккупация Чехословакии бесповоротно похоронила идею социализма[94]. Литературный критик Алексей Кондратович, в 1961 – 1970 годах занимавший пост заместителя главного редактора журнала «Новый мир», в своих мемуарах еще более резко высказывался о крахе последних иллюзий и надежд[95]. «Смерть всех иллюзий» – так ретроспективно охарактеризовал восприятие интеллигенцией событий 1968 года и Алексей Бородин, руководитель Российского академического молодежного театра, в котором в 2011 году режиссер Адольф Шапиро поставил пьесу Тома Стоппарда «Rock’n’roll» (эта пьеса – рассказ о чехословацкой истории 1970-х и 1980-х годов через призму возникновения, действия и преследования членов группы The Plastic People of the Universe и чешского андеграунда в целом)[96].

В приведенных выше цитатах сформулирован опыт, который сложился и у меня – за двадцать пять лет бесед с самыми разными представителями российской и в прошлом – советской интеллигенции, научной, литературной и художественной элиты, но также с людьми на улице, в поезде, во время бесед, в столицах и в провинции, в России и в бывших советских республиках.

В настоящей статье, которая в сокращенном виде была опубликована сначала в чешском издании этой книги и потом в журнале «Новое литературное обозрение», я попытался собрать некоторые свидетельства рефлексии советской интеллигенции по поводу Пражской весны и ее подавления. Об этой рефлексии многие говорят, некоторые пишут, но никто не попытался до сих пор ее проартикулировать в письменном виде. Предлагаемый материал фрагментарен – его можно было бы расширять сколько угодно. Но я ставил перед собой задачу не столько достичь большого объема документирования, сколько обозначить описываемое явление на нескольких примерах.

Общая схема взаимосвязи между возрастанием политических свобод и постепенной отменой цензуры в Чехословакии 1960-х (на самом деле уже начиная со второй половины 1950-х) и ответной реакцией советского общества известна. В СССР многие следили за процессом чехословацких реформ с симпатией и надеждой на их продолжение, которое могло, как тогда было принято считать, оказаться полезным для дальнейшего развития и «гуманизации» социалистического, коммунистического проекта. Закрытую форму социализма, достигшую своего пика в эпоху сталинизма и при Хрущеве и Брежневе все еще отличавшуюся репрессивным характером, стратегиями исключений, наказаний, преследований и запретов, сопровождавшихся образованием разных форм так или иначе «подпольной» деятельности, должен был сменить открытый социализм. При этом даже жители Чехословакии, получившие – особенно во второй половине 1960-х – возможность путешествовать в Западную Европу и читать западную литературу, почти не интересовались возможностью отмены монополии коммунистической партии в политической системе. Невостребованным оказался также революционный импульс студенческого движения – так, визиты в Прагу лидера «новых левых» Руди Дучке привели лишь к лучшему пониманию взаимного непонимания. Преобладающим идеалом был «социализм с человеческим лицом», в мягкой и позитивной форме, включая свободу слова, возможность критики и «демократичность». Такой государственный строй должен был стать во всех отношениях эффективным и успешно противостоять мировоззрению и экономике капитализма (стержнем Пражской весны были экономические реформы Ота Шика, надежность которых невозможно было проверить).