Книга Грот в Ущелье Женщин - Геннадий Ананьев

Тронул меня за плечо Полосухин и приказал:

– Пересаживайся к Гранскому.

Удары весел стали ровней. Катер, развернувшись, медленно пополз к Маячному.

Минут двадцать гребли к острову. Ветер все усиливался, а у нас силенок поубавилось. Лица побагровели от натуги, только Кирилюк выглядел совсем не утомившимся. Сидел, как обычно, мешковато и греб без особых усилий.

Ногайцев с Яркиным в конце концов вытолкнули топляк, но проку от этого оказалось не слишком много: винт и вал были погнуты, на моторе не пойдешь. Одно облегчение – бревно не станет тормозить ход катера.

– Давайте сменю, – предложил Ногайцев Полосухину, но тот повелел:

– С Яркиным Гранского и старшего лейтенанта смените. – Затем нам приказ: – Шар с контейнером в будку упрячьте. И закрепите понадежней.

Пока мы укутывали контейнер в оболочку шара, а потом привязывали сам шар к переборке, катер подгреб уже совсем близко к острову.

– Сотня метров, и причалим, – довольно проговорил Гранский. – Совсем ничего.

– Смени Ногайцева, а я капитана. Кирилюк и Яркин покрепче.

Полосухин отказался дать мне весло, и мы с Гранским заменили мотористов. Отдохнувшие, мы старательно налегли на весла, но успели сделать всего несколько гребков: налетела высокая волна, и весло, которым гребли Полосухин и Кирилюк, переломилось, как спичка; волна обдала нас всех холодными брызгами и покатила дальше, чтобы с тяжким стоном разбиться о береговые скалы у ног одиноко стоявшей Максимовны; новая волна снова подняла катер – все выше и выше становились волны, вспенивались их гребни, волны будто стремились догнать друг друга и со злостью били о борт катера, который стоял на пути их стремительного бега.

Сто метров. Всего сто метров и – одно весло. До острова не дотянуть. Выход один: оставшимся веслом поставить катер по ветру, чтобы он не перевернулся на крутой волне. Теперь все зависело от нас с Гранским, а он перестал грести. Руки его обвисло лежали на весле и мешали мне грести.

– Ты что? – негромко, чтобы не привлечь внимания Полосухина, спросил я. – Тюленям на корм приготовился?

Гранский встрепенулся, рванул весло, а я, стараясь говорить как можно спокойней и тише, посоветовал:

– Не спеши. Ритмично давай.

Растерялся не только Гранский, растерялись все на какое-то мгновение, но вот уже Ногайцев кинулся к штурвалу, чтобы хоть немного помочь нам развернуть катер; Яркин перебрался к ручной помпе и принялся выкачивать воду, которой уже набралось столько, что всплыли паелы; Полосухин, откинув одну паелу, начал вычерпывать воду лотком; даже Кирилюк проворно пробрался на нос к рундуку, в котором хранились запасные части, спасательные жилеты, бочонок с пресной водой и посуда, схватил алюминиевую кастрюлю и принялся так же проворно выплескивать ею воду за борт.

Нехотя разворачивался катер, несмотря на то, что мы с Гранским напрягались до предела, а Ногайцев помогал нам рулем. Уже было непонятно, отчего мы мокры, то ли от хлестких брызг, беспрестанно окатывающих нас, то ли от пота – создавалось такое впечатление, будто насквозь пропотели даже спасательные жилеты. Но вот наконец катер встал кормой к ветру; теперь волны не били его, а только поднимали (тогда были видны берег, становище, застава, одинокая черная фигура, маячившая на мысу у входа в Благодатную губу, которая могла бы укрыть нас от шторма, но которая теперь все удалялась и удалялась) и опускали – тогда казалось, что, кроме ядовито-зеленых волн, на свете ничего нет. Нам же с Гранским нисколько не стало легче: нужно было одним веслом удерживать катер по ветру, а весло буквально вывихивало руки, сказывалось то, что куда как далеки мы с Гранским от «морских волков». Особенно я. Поводья бы в руки, самого строптивого коня бы подчинил. Только где конь? А море вот оно, кипит. Учись с ним ладить. Если не хочешь, чтобы Лена овдовела, а твой будущий сын осиротел.

Полосухин, отложив лоток, перебрался на нос. Несколько минут смотрел то на берег, то на Маячный, мимо которого нас сносило, потом повернулся и крикнул решительно:

– На веслах я с Яркиным. На руле – Ногайцев. Держим на Вторые пески. Остальным – откачивать воду. Кирилюк – на помпе.

Вторые пески и в самом деле – лучший исход. Но если пронесет мимо них на Островные кошки, считай, – конец. Никакое чудо не спасет. От катера щепок даже не собрать, а нам не помогут и спасательные жилеты. Там сейчас бурлит, как в перегретом котле. Проскочить же в Ветчиной Крест или к Третьим пескам мимо рифов невозможно. Почти бортом к волне нужно поставить катер, а волна уже почти пять баллов, играючи перевернет она наш небольшой вельбот. Вот и решил Полосухин держать катер не прямо по ветру, а так, чтобы волна била чуточку в бок, как бы подталкивая его к нужному месту на берегу. Но не так-то просто это сделать одним веслом. Мы вот на волне держали, что куда легче, и то на ладонях кровавые мозоли, а из-под ногтей сочится кровь.

Выплескивая воду, я то и дело поглядывал на Полосухина и Яркина. Лица у них каменно-белые. У обеих на подбородках по крупной капле пота. Зубы стиснуты Желваки на скулах выперли жгутами.

– Северин Лукьянович, давайте сменим вас.

– Работай! – грубо оборвал меня капитан.

Ногайцеву, наверное, доверил бы весло, но кто того заменит? А нам, неумехам, один удел: переливай море из катера в море, пока твои товарищи пупок надрывают ради тебя. Да, положеньице…

Все ближе и ближе берег. Вот они – пески. Почти рядом. Особенно видится это, когда катер поднимается на гребне волны. Но и Островные кошки тоже рядом. Море там кипнем кипит. Пляшут волны свою ритуальную пляску, поджидая верную добычу. И предпринять вроде ничего не предпримешь. До конца боролись.

Гранский вычерпывать престал. Смотрит на пенно-белую пляску неотвратимости, словно приковал его к себе роковой взгляд медузы-горгоны. И Полосухин, как мне показалось, не гребет уже, а машинально двигает руками, не вполне осознавая того, что делает. Вот тебе раз. Вот она – проверка. Проба на камень. Яркин вон как гребет. На капитана не глядит. Почувствовал, должно быть, что капитан скис. И Кирилюк качает. Спокойно. Размеренно.

– Гранский! – вдруг крикнул, встрепенувшись, Полосухин. – Быстро на весло!

Встал сам, стремительно сбросил спасательный жилет и вспрыгнул на будку; ветер ударил ему в лицо и грудь, сорвал фуражку, чтобы не слететь вслед за ней за борт, Полосухин упал на крышу и вцепился в шершавые фанерные края.

– Женя! Держи меня!

Я кинулся к нему, ухватил за ноги. Я понял его. Понял! Парус! Это – спасение! Вот тебе и «скис»…

Полосухин сел спиной к ветру, расстегнул куртку и распахнул ее – ветер хлестнул по образовавшемуся парусу и сбил капитана на паелы катера.

– Кирилюк! Давай подпорку. Руками в грудь.

Полосухин снова залез на крышу будки, раскинул, пересиливая ветер, куртку. Ветер бил его в спину, а в грудь и живот упирались наши руки. Регулируя корпусом, Полосухин поставил «парус» так, чтобы катер несло прямо на берег.