Книга Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей - Рудольф Баландин

Ньютон сетует на то, что христианская религия почти утрачена. Сильное заявление! Что он имел в виду? Судя по последнему слову, отсутствие праведности, нарушение христианских заповедей. Но почему так произошло? Почему в данном случае Ньютон говорит о ясных пророчествах, хотя прежде утверждал, что простому смертному пророчества не дано понять до конца дней? Далее он пишет:

«События оправдают Откровение; когда же будет подтверждено и понято это пророчество, то раскроется смысл древних пророков, и всё это вместе даст возможность познать истинную религию и установить её. И тот, кто желал бы понять древних пророков, должен начать с Апокалипсиса; но время совершенного уразумения его ещё не пришло, так как не совершился тот полный мировой переворот, который предсказан в Откровении…

До той же поры мы должны довольствоваться истолкованием лишь того, что уже исполнилось».

Позиция Ньютона не лишена противоречий. Предположим, понять смысл пророчеств можно только задним числом. Но ведь Иоанн Богослов разворачивает перед нами последовательную вереницу событий. Зная их ход, нетрудно предвидеть то, чему суждено произойти после того, как произошло предсказанное. Если этого сделать нельзя, то перед нами всего лишь собрание разрозненных высказываний, толкование которых допускает различные варианты.

Например, полный мировой переворот, согласно Апокалипсису, должен был начаться вскоре после того, как будет повержен зверь из бездны, и продлиться тысячу лет. Ко времени Ньютона срок этот был давно превзойден. Как это понимать, Ньютон не пояснил.

Порой кажется, что знаменитый научный труд писал один человек, а менее знаменитые богословские труды – другой, независимо один от другого. Как физик он убедительно показал, что кроме относительного времени существует абсолютное, подобное потоку. Как богослов он допускал предопределённость событий (вопреки относительному времени) и возможность предвидения будущего (вопреки времени абсолютному).

Верил ли Ньютон в предопределённость всего сущего? С научной позиции – нет, но с теологической принимал Апокалипсис Иоанна Богослова как зашифрованную символическую истину. В таком случае финал человечества предопределён.

Казалось бы, теологу «положено» верить в чудо как проявление неведомого человеку промысла Бога. На это у Ньютона было свое мнение:

«Чудеса называются так не потому, что они творятся Богом, но потому, что они случаются редко и потому удивительны. Если бы они происходили постоянно по определённым законам природы вещей, то они перестали бы казаться удивительными и чудесными и могли бы рассматриваться в философии как часть явлений природы (несмотря на то что они суть следствие законов природы, наложенных на природу силою Бога), хотя бы причина их и оставалась нам неизвестной».

Выходит, Богом даны законы природы, дан импульс развития Вселенной, а затем Он устранился от активного вмешательства в дела Мироздания. Почему? Неведомо.

Если Ньютон сомневался ещё и в догмате Троицы, то его религиозные взгляды были далеки от канонов официального христианства. Зачем же он долго и упорно занимался богословием? Надеялся создать что-то подобное рациональному христианству, догмы которого не противоречат научным данным? Или, критикуя католическое учение, хотел избавиться от сомнений в истинности англиканской церковной догматики?

Так или иначе он стремился понять этот Мир и с позиций науки (тогда её называли философией и не отделяли от неё), и с позиций религии. Но как совместить механику движения небесных тел, подчинённых чётким законам, с жизнью людей, животных, растений? Можно ли считать, что каждый человек и всё общество подчиняются изначальным установлениям Бога? Или Он предоставил человеку свободу воли? Для чего? Почему нет в жизни людей той гармонии, которую демонстрирует небо?..

Подобные вопросы волновали Ньютона, вносили сомнения в душу. Можно предположить, что от этого он временами терял самообладание, проявляя худшие черты своего характера. Ум его был нацелен на познание, но тщетны были попытки соединить законы науки, догмы христианства и реалии жизни. Эти противоречия подавляли его эмоционально.

Такое предположение отчасти подтверждает тот факт, что увлечённо работая над «Началами», он был замечательным и симпатичным учёным, если судить по воспоминаниям его секретаря и однофамильца Гэмфри Ньютона. Конечно, Гэмфри нельзя назвать объективным свидетелем. Работал он у «сэра Исаака» с 1685 по 1689 год и, судя по стилю его воспоминаний, постарался как можно точнее передать свои впечатления:

«В это время он писал свои “Начала”, и по его распоряжению я переписывал это великолепное произведение, прежде чем послать его в печать. После напечатания сэр Исаак послал меня с книгами для подарков начальствующим лицам в колледж и своим знакомым; кое-кто из них (в особенности доктор Бебингтон из Тринити) сказал, что надо лет семь учиться, прежде чем что-нибудь поймёшь в этой книге.

Сэр Исаак был в это время очень любезным, спокойным и очень скромным и, по-видимому, никогда не впадал в раздражение; за исключением одного случая я никогда не видел, чтобы он смеялся…»

Человек, который почти никогда не смеётся! Такая характеристика не в пользу Ньютона. Судя по имеющимся сведениям, он не обладал чувством юмора. Другое дело – над ним посмеивались. Говорили, что много раз присутствуя на заседаниях парламента, он лишь однажды выступил и произнёс самую короткую речь: «Господа, если вы не возражаете, я попросил бы закрыть окно, чтобы не простудиться».

Безусловно, увлечённая работа над научным исследованием и многочисленные алхимические опыты не располагают к веселью и долгим политическим прениям. И хотя Ньютон встречался с друзьями, выходил в сад, это были для него досадные отвлечения от главного занятия жизни. Как писал Гэмфри:

«Он постоянно был занят работой, редко ходил к кому-нибудь или принимал у себя гостей, за исключением двух-трёх друзей – д-ра Эллиса, м-ра Лотона и химика м-ра Вигани. Он не позволял себе никакого отдыха и передышки, не ездил верхом, не гулял, не играл в кегли, не занимался спортом; он считал потерянным всякий час, не посвящённый занятиям. Редко уходил он из своей комнаты, за исключением только тех случаев, когда ему надо было читать лекции как люкасовскому профессору. Лекции мало кто посещал и ещё меньше того понимал. Часто приходилось читать перед пустыми стенами.

Посторонних он принимал с простотой и почтением; если его приглашали на ужин или обед, что случалось очень редко, он с удовольствием устраивал ответное угощение. Занятиями увлекался он настолько, что часто забывал обедать. Нередко, заходя в его комнату, я находил обед нетронутым на столе, и только после моего напоминания он стоя что-нибудь съедал. Я никогда не видал, чтобы он садился за обед сам, без напоминания. В тех редких случаях, когда он принимал гостей, присутствовало главным образом начальство колледжа.

Раньше двух-трёх часов он редко ложился спать, а в некоторых случаях засыпал только в пять, шесть часов утра. Спал он всегда 4 или 5 часов, особенно осенью и весной, когда в его химической лаборатории ни днём, ни ночью почти не прекращался огонь. Я не мог узнать, чего он искал в этих химических опытах, при выполнении которых он был очень точен и аккуратен; судя по его озабоченности и постоянной работе, думаю, что он стремился перейти черту человеческой силы и искусства. У Ньютона в это время не было ни учеников, ни товарищей по комнате, которые помогали бы ему в работе. Только один раз за всё время он был болен и пролежал несколько дней в постели; страдания он выносил с большим терпением, совершенно безразлично относясь к жизни и смерти.