Книга Скользкая рыба детства - Валерий Петков

Базарчик завёлся. Всякое там барахло привозят. Я к ним устроилась. Зимой меньше работы в селе. Жить-то как-то надо.

Работал у нас охранник. Сейф был, хозяйка там деньги собирала. Разлаживала по тысячам. Дома проверяет – не хватает! Там сто, там сто. Пересчитывает, резиночкой перевязывает. Ей говорят, неправильно считаешь. Она отвечает, не может быть такого. А ко мне приходит охранник, просит денег взаймы. Полтыщи. Я уже потом сообразила, где бы он взял, чтобы отдать? Он в киоск сходит, сотню разменяет. А она взяла, все деньги пометила. Я ей говорю, давайте все номера перепишем. Днём. А он, как счас помню, взял у меня пятьдесят рублей. Он бегал к игральным автоматам, постоянно.

Я ему даю пятьдесят. Утром он приходит, сотню можете разменять? Я говорю, могу. Он мне даёт сотню. Хозяйка приходит. Я ей говорю, поймала вора, шо будем делать дальше? Она собирает собрание. Он догадался. Пошёл к речке, выкинул ключ от сейфа.

Она собрала охрану, четыре человека. Признавайтесь, кто вор. Он говорит, это я. Признался. Да! Она ключ в сейфе оставляла. Сама по рынку пойдёт, туда-сюда, а он отпечаток изготовил, заказал ещё один ключ. Представляешь! А отец этого вора был начальник местной милиции. Какое имела право его уволить! Она говорит, вы что хотите, чтобы я заявление на вашего сына написала? Выгнали его. Додумался. Молодой хлопец, не женатый. И то она не сразу это заметила. Он же два года работал, и всё время бегал к этим лохотронам.

Я тогда тоже ж подхватилась. Позарилась на лёгкую жизь. В киоске уже работала. Сижу, а ну, думаю, дай и я попробую. Кинула пятьдесят копеек, сто рублей выиграла. И мне по пятьдесят копеек гору как навалило! В две жмени не взять. Грохот, сыпляться, как прорва! Ещё пятьдесят копеек бросила. Снова выигрыш – пятьдесят рублей. Это же вобще! Сто пятьдесят рублей с рубля выиграть. Потом все эти монеты, шо выиграла, побросала. Ушли. Ну, думаю, возьму с пенсии десятку, шобы вернуть эти деньги. Нет! Ну, ещё десятку. Нет! И так снова. Нет! И всю пенсию проиграла! И даже не заметила, как всё у меня вытянул этот лохотрон.

И я после этого перестала играть. Сам жешь не видишь, как ты к этому идёшь. Слепой становишься. А там такие люди проигрывали! Приезжали на новой машине, с «нуля», дома, квартиры залаживали. А что этот, который карты сдаёт? У него зарплата пять тыщ в месяц. Я ему, тихонько так, конечно, ты с кем-нибудь сговоришься и есть деньги? Такие деньги небольшие ж у тебя. А он мне говорит, эх, тётка, придут серьёзные дяди, с небольшим чемоданчиком, подключат тебя к нему, и пойдёшь потом продавать всё шо есть – и дом, и тачку, и всё на свете, лишь бы жизь оставили.

Ночь как-то сразу наступила. Темно.

Женщина пошла в избу. Кормит мать. Укладывает её в кровать, что-то говорит тихо, как ребёнку.

Старуха слушает молча. Потом:

– Вася меня очень любил, – говорит вдруг, – я прожила с ним счастливую жизь.

– И меня. Как отец, меня никто не любил, – говорит дочь.

Тихо поплакали.

Дочь ушла в большую комнату, легла.

Запоздалый тяжёлый грузовик проехал в город, зерно повёз. Высветил с дороги, сквозь тюль, низкую хату, пробежал по потолку.

В углу, на комоде, большой портрет отца в простой раме. Чёрно-белый.

Лицо круглое, глаза большие, пытливые и светлые, лоб высокий. В пиджаке, рубаха простая застёгнута на все пуговки.

Этот угол просел сильно. Будто вынули из дома «угловой» камень в основании. И он сильно накренился.

По всей улице семьдесят три дома пустуют. Четверть села.

«Медовый месяц»

Обычно этот маршрут проезжали на машине.

Серебристый «СААБ».

Коттеджи опрятные, декоративные, почти игрушечные.

Они мчатся мимо, настроение хорошее.

Такой привычный здесь пейзаж с дождём. Если свыкнуться, понимаешь – в этом есть что-то философское, тест на выносливость и терпеливость.

Погода в течение дня меняется несколько раз, но обязательно присутствует дождь.

Исключения – сродни аномалии.

Здесь дождь мелкий, водяной пылью, невидимой из окна, и когда выходишь на улицу, очень быстро промокаешь насквозь.

«Нет плохой погоды, бывает неудачная одежда». Английская поговорка. Трудно предугадать одежду на капризы погоды.

Шумно и долго они одеваются утром.

В выходные дни всей семьёй, после завтрака, едут в Хофт или Портмарнок.

Потом гуляют вдоль линии прибоя. Почти не разговаривают. Дышат, наслаждаются прогулкой. Дождь прогулке не помеха.

Возле яхт-клуба кормят мелкой рыбёшкой нерпу. Она фыркает, топорщит усы из тонкой светлой проволоки, надолго исчезает в тёмной воде. Всплывает неожиданно, вращается. Лоснится от влаги.

Работает на публику.

Дети смеются.

Бок нерпы рассечён глубокой траншеей шрама. Можно лишь гадать о причинах ранения, и от этого её, одинокую, особенно жалко.

Идут в ресторанчик. Руки пахнут рыбой. Всё заполнено морем.

Обедают.

– Ма’салс, ма’салс! – требует внучка.

Приносят большую тарелку. Устрицы в белом соусе. Заказывают рыбу. Море подсказывает выбор.

Ресторанчик старый. Стены обшиты тёмно-вишнёвыми панелями из дерева. Сумеречно, уютно и шумно. Посетителей много.

Сразу за окном, куда ни глянь, серое, спокойное море. Двигается, живёт.

Умиротворённые, усталые и сонные от свежего воздуха, прогулки, вкусной еды, возвращаются домой.

Ещё одна неделя закончилась.

Дочь, зять и внучка сейчас отдыхают в Италии. В горах.

Заполнили холодильник продуктами и улетели в Тоскану. На две недели.

Он и жена остались в двухэтажной квартире.

– Наш медовый месяц. Однако придётся постараться и уложиться в две недели, – шутит он.

Ночью прошумел страстным собеседником короткий ливень.

Утром он встаёт пораньше. Выходит на лоджию. Бодрящая свежесть.

На небе ни облачка. Птицы поют громко на деревьях вокруг стадиона.

«Ветки – стулья для птиц», – улыбается он.

За высокими кронами старых деревьев – зелёная поляна сонного стадиона.

Будний день. Там сегодня никого.

«В каждом языке есть слова из лексикона певчих птиц. Это древнее ощущение, почти забытое, должно быть есть в каждом из нас. Когда-то мы понимали их язык. Потом растеряли это умение и придумали речь. Такое ощущение. Очень индивидуальное. Мысль рождается из ощущений. Поэтому мало гениальных поэтов, певцов, композиторов, и отношение к ним – как к чему-то божественному, независимо от их «родного» языка и места, где они родились. И тогда они принадлежит всем. И живут вне времени. Без чего жизнь вообще теряет смысл».