Книга Оправдание - Константин Бушуев

Молодые мужчина и женщина сидят на поросшей редким кустарником застывшей лаве, которая в юрскую эпоху плеснула из земных недр, шипя и взрываясь, поднимаясь в небо раскаленными клубами дыма и газа. Разливалась огненными реками, с жутким ревом обрушивалась в море. Успокаиваясь и застывая, образовывала причудливые фигуры, по сей день приковывающие к себе пытливые взоры туристов и вызывающие трепет людских сердец. Король, Королева, Епископ, Сфинкс… Сидя на плотном покрывале и одной рукой обнимая Настю, Волков несколько раз быстро закрывает и открывает глаза, вновь и вновь пытается разглядеть в темных скалах фигуры тех, кого они изображают. Почему вот эта коричневая громада именуется Королем? Где корона, где скипетр, где горностаевая мантия?… Сергей вспоминает, что много лет назад, любуясь красотами Кара-Дага глазами шестилетнего мальчика, он без труда распознавал всех здешних сказочных персонажей. И зачем так страстно хотел побыстрее вырасти? Ну вот, вырос. Да, многое приобрел. Но кое-что и потерял, например, способность смотреть на мир глазами ребенка, видеть сказочное, сверхъестественное, невероятное…

Он переводит взгляд чуть правее, смотрит на соседнюю скалу, верхушка которой еще освещена лучами падающего за далекие желтые холмы солнцем. Когда последний луч дневного светила догорает, Волков вдруг видит, как бурая поверхность скалы начинает светлеть и скоро становится белоснежной. Видит стройное женское тело, одетое в длинное, в пол, старинное платье. Видит выпуклости симметричных грудей, горделиво развернутые плечи, изящную сверкающую корону на высоко поднятой голове, чувствует на себе надменный взгляд слегка прищуренных глаз. Королевский взгляд! Снежная Королева, странным образом переместившаяся из холодной Арктики в жаркий Крым, усмехается очень знакомым движением губ. Волков пристально, хотя и с некоторым страхом вглядывается в ее лицо и узнает… Ну конечно, еще бы не узнать! Одна Снежная Королева вдали, другая — рядом. От далекой исходит арктический холод, от близкой — приятное согревающее тепло. Но нет, не двух королев он видит и чувствует, а одну, в двух лицах, в двух ипостасях… Так и до галлюцинаций недалеко. Сергей трясет головой, разгоняя наваждение. Прикасается губами к Настиной шее и замечает, что девушка тоже с приоткрытым ртом всматривается в причудливые нагромождения скал. Грудь ее часто вздымается, щеки горят… А где-то далеко внизу вздыхает и шуршит галькой о камни Черное море. И кажется, что сама Святая гора, несокрушимая твердыня, тоже пульсирует и колышется, как будто в ее недрах запрятано гигантское живое сердце… Впрочем, так оно и есть. На многокилометровой глубине кипит и бурлит магма, и кто знает, когда захочется ей вновь разбудить спящий вулкан? Страшно подумать… Нет, совсем не так. Волков ловит себя на мысли, что ему как раз совершенно не страшно думать о грядущей катастрофе, которая может полностью изменить очертания береговой линии на десятки километров, обрушить в море все эти горные музеи застывших фигур и на их месте возвести новые коллекции королей, монахов и фантастических зверей, еще более величественные.

− Как странно, − говорит Настя.

− Что именно?

− Вспомнилось сейчас… «Страсть к разрушению есть вместе с тем творческая страсть». Знаешь, чьи это слова?

− Михаила Бакунина, идеолога русского анархизма, − отвечает Волков, с минуту побродив по закоулкам памяти. — Кажется, ты сейчас подумала о том же, о чем и я?

− Наверное. Ведь мы с тобой сейчас любуемся результатами разрушений, взрывов, катастроф. А представляешь, сколько здесь погибло живого? От огромных диплодоков и стегозавров до мельчайших насекомых. И смотри, что родилось в итоге? Какие красоты, какие виды!

− Грустная правда бытия… Для того чтобы людишки через миллионы лет восхищались видами, нужно было уничтожить целый ареал обитания. Красота и Смерть вообще идут рука об руку. Красота осеннего леса в средней полосе России тоже завораживает, но ведь она является продуктом увядания, угасания жизни. Облетят все эти желтые, красные, бурые и бордовые листочки, и наступит безжизненная зима… Но ты сейчас упомянула творческую страсть, а разве понятие «творчество» можно применить к безликой природе? Творчество — процесс осознанный.

− А ты уверен, что за спиной природы не стоит личность, мыслящая субстанция, способная принимать решения и приводить их в исполнение? Сознательно разрушать и сознательно создавать?

− Бог?

− Пусть будет Бог, − с готовностью соглашается Настя, − хотя для меня это слово имеет совсем не тот смысл, который вкладывают в него христианские и мусульманские вероучителя. Если Он реально существует, то не имеет никакого отношения к нашим дурацким религиям, со всеми их мечетями и храмами, пагодами и синагогами, рясами, иконами и монастырями… Знаешь, мне однажды мой отец задал вопрос: «ты атеистка?» Я ответила: «нет». Тогда он спросил: «А какой же веры ты придерживаешься?» И я не смогла ответить. Потому что я не отрицаю существования Бога, но и не верю в тех богов, которых навязывают человечеству все мировые религии.

− А ведь твой папа, кажется, католик?

− Был когда-то. Он воспитывался в семье с католическими традициями, но бабка с дедом религиозными фанатиками не были, они только познакомили его с основными положениями христианства, обучили нескольким молитвам. Но это все — в детстве. А потом они переехали в Советский Союз, я тебе рассказывала. В Советском Союзе открыто исповедовать католицизм было небезопасно…

− Ясное дело, − саркастически усмехается Волков. — И не только в СССР, но и в Российской Империи. То объединение, которое называет себя Русской православной церковью, оно же свое, домашнее, послушное любой власти и полностью от нее зависимое. Ислам тоже не опасен, у него нет единого духовного центра. Иное дело — католицизм. Нашим вождям во все времена была неприятна мысль, что часть населения считает себя детьми другой церкви, глава которой, страшно подумать, живет в другом государстве и не подчиняется решениям Священного Синода или Политбюро.

Настя звонко смеется. Достает из рюкзачка термос, разливает горячий чай в два пластиковых стаканчика.

− Вот именно, − произносит она, отпивая терпкую дымящуюся жидкость, − так что папу моего можно считать католиком и вообще христианином с большой натяжкой. Хотя в некоторые моменты у него случаются всплески религиозного мировоззрения… Года три назад он пытался доказать мне, что вступать в интимные отношения с мужчиной без обряда венчания есть страшный грех, совершенно непозволительный для наследницы польских и французских родов. Представляешь? А когда он все же узнал про мои отношения с этим подонком Абрамовым, то был вне себя от ярости. И из-за того, что Коля меня предал, и из-за того, что я вообще легла с ним в постель… Не знаю, из-за чего больше.

− Просто непонятно, как он согласился, чтобы ты со мной в Крым поехала, − качает головой Волков, − и как он вообще мирится с тем, что мы с тобой вместе проводим ночи у меня дома.

− Так я ж говорю, у него религиозность проявляется всплесками… Нелогично, согласна. Кстати, нелогичность и непоследовательность христианской церкви в свое время и оттолкнули меня от нее. И еще предельно слабая аргументация священников, что в России, что на Западе. Иногда, читая их сочинения, я думала: «Да лучше б вы вообще ничего не писали, больше бы верующих было…»