Книга Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

– Результат своевременной идеи, – ответил Морган. – Основная медная жила истощилась к концу Второй мировой. Военным нужно было где-то складировать излишки, а городу требовались рабочие места. Билл Кэссиди – дедушка Эрни, нынешнего мэра – и предложил расширить аэродром.

– Билл – сын Джека Кэссиди?

– Внук.

– Крепкая династия, – заметил Соломон.

– Это уж точно.

– Но все когда-нибудь кончается.

– Вы это о чем? – вздрогнув, спросил Морган.

– У мэра нет детей.

– А-а… ну да, нет.

После этого шеф полиции замолчал, и Соломон занялся разглядыванием проносящегося за окном: сувенирных лавок, пустых стоянок, конюшни с кроваво-красными постройками и транспарантом, обещающим «трекинг по пустыне» и «поездки на дилижансе к историческому кладбищу». За дорогой находился кораль; из-за ливня лошади жались под крышей. Затем в поле зрения проскользнула шахта: терриконы вздымались на усыпанных каменным крошевом горных склонах за высокой изгородью со спиралями Бруно наверху. У подножия терриконов неслись дождевые потоки, ливень барабанил по крышам заброшенных строений; закрытые ворота с надписью – «Опасно! Работает шахта! Проезда нет!» – тонули в лужах.

– Вы сказали, что шахта заглохла в конце Второй мировой?

– Ну да. – Морган глянул на ворота. – Но пять лет назад мы открыли ее снова. Новые методы добычи.

– Но все здания выглядят заброшенными.

– Так и есть. Сейчас требуется куда меньше рабочих рук.

Морган свернул с дороги и поддал газу, удаляясь от шахты, приближаясь к новым жилым кварталам, наконец въехал в лабиринт улочек. Чем выше поднимались в гору, тем красивее становились дома, зеленее и просторнее участки, на которых они располагались. Перед большинством домов висел на флагштоке американский флаг, на некоторых – еще и флаг Аризоны с изображением звезды цвета меди посередине полотнища, тринадцати желтых и красных лучей, исходящих от нее к верхнему краю флага, и с синей нижней половиной. Ливень трепал и дергал флаги. Соломон глядел на них, и память услужливо расшифровала символы.

Голубой – цвет свободы.

Медь – главный источник дохода.

Тринадцать лучей – тринадцать первоначальных штатов.

Красный и желтый – от испанского флага, принесенного конкистадорами вроде Франциско Васкеса Коронадо, однофамильца женщины, которую Соломон собирался увидеть.

– Ну вот и приехали, – сообщил Морган, подъезжая к дому и становясь за маленькой машиной. – Но помните: эта леди только что потеряла мужа.

Соломон посмотрел на выглядящий идеальным дом: белая штакетная изгородь, кресло-качалка на крыльце, выкрашенные серой краской дощатые стены.

– Я всего лишь хочу увидеть, узнает она меня или нет.

С тем Соломон вышел из машины под дождь, довольный, что снова снаружи и ощущает землю босыми ногами.

Морган заглушил мотор и пошел следом, нахлобучивая шляпу, чтобы защититься от дождя.

– Позвольте мне первому, – выпалил он, обогнав Соломона и став на пути к крыльцу. – Ее может не быть дома, или она может не хотеть…

Он обернулся, услышав лязг распахнутой двери. И обомлел, глядя, как за порог ступает женщина в разодранном платье, с пылающими яростью глазами. Охотничье ружье в ее руках было направлено на шефа полиции.

29

– Миссис Коронадо, – медленно проговорил Морган, поднимая руки – частью инстинктивно, частью примирения ради. – Пожалуйста, опустите оружие.

Он осторожно шагнул навстречу, не спуская глаз с ее лица, не обращая внимания на ружье.

– Нет, – ответила женщина хрипло и твердо. – Уходите. Еще шаг – и я застрелю вас за вторжение в мой дом.

Морган остановился.

Соломон ощущал исходящий от нее гнев, почти видел его, словно черный свет изнутри. Она вся была чернотой, яростной и плотной, а ружье – средоточием тьмы. Женщина была прекрасна. Величественна.

– Потому вы и захотели устроить похороны на старом кладбище? – спросила она, и слова ее падали будто камни. – Пригласили весь город, устроили шоу, убрали всех подальше, меня в том числе, чтобы без помех вломиться в мой…

– Я понимаю ваши чувства, – перебил Морган, поднимая руки выше. – Но насилие ничего не решит. Будет только хуже.

– Хуже? Да ничего уже не будет хуже!

– Миссис Коронадо. Холли. – Морган сделал еще шаг. – Давайте успокоимся. Вы не собираетесь стрелять в меня. Этого не будет. Потому отчего бы вам…

Грохнуло, пробив дыру в дожде, и Морган полетел на спину. С маху грянулся оземь, закричав от испуга и боли, забил ногами, стараясь перевернуться, вскочить, начал ощупывать бок окровавленной рукой.

– Это была соль, – сообщила Холли, загоняя новый патрон в патронник и выступая вперед. – В другом патроне – дробь. Двойка. Тронешь пистолет – выстрелю. Не уйдешь прямо сейчас – выстрелю.

Морган кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, побрел по мокрой траве к машине. Соломон глядел, и его сознание захлестнуло предчувствие. Холли выстрелила без колебаний. Для этого нужна причина. Очень весомая. Морган, пригнувшись, забрался в автомобиль. Соломон ощутил, что темный свет теперь сфокусировался на нем.

– Вы тоже вторглись, – сказала Холли, поворачивая черную дыру ствола.

За спиной взревел мотор, задняя дверь машины распахнулась.

– Залезайте! – провыл Морган.

Соломон посмотрел на него, измазанного грязью и кровью, в рубашке, обсыпанной соляной пылью, испещренной дырочками там, где соляные кристаллики вошли под кожу. Потом захлопнул дверцу и повернулся к Холли:

– Я не с ним.

Холли подалась еще немного вперед:

– Вы приехали с ним, можете с ним и уехать. И вы вторглись.

Соломон посмотрел вниз, на свои белые босые ноги на фоне мокрой травы, и попятился к улице.

– Да что вы делаете? – вскричал Морган, тронувшись и покатившись, держась вровень с Соломоном.

– Я всего лишь хочу поговорить, – ответил тот настолько громко, чтобы могла слышать Холли. – У меня есть нечто, похоже, переданное вашим мужем. Но я не могу вспомнить зачем. Я надеялся, что вы сможете мне помочь.

Соломон остановился, достигнув улицы. Все, он больше не вторгнувшийся. За спиной, дернувшись, встала машина, дверца распахнулась снова.

– Залезайте! – прошипел Морган. – Она не будет с вами говорить. Она не в себе. Господи боже, она в меня стреляла!

Соломон глядел на Холли сквозь занавес дождя. Хрупкая, усталая женщина – хотя и старается быть сильной. Дрожит. Может, замерзла и промокла, или ружье слишком тяжелое, или гнев столь силен, что его трудно сдержать. Соломон знавал такой гнев. Возможно, потому очень захотелось к ней приблизиться.