Книга SPA-чистилище - Анна и Сергей Литвиновы

– Но бывают разные конфликты! – воскликнула Любочка. – И в немногих семьях зятья с тещами конфликтуют из-за сотен тысяч долларов!

Полковник нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

– Не помню, говорила я вам или нет, – снова понизила голос ближайшая конфидентка пропавшей, – но Василий, сосед Аллы справа (вы его видели на моем дне рождения), предлагал ей хорошие деньги за то, чтобы она продала ему свой участок. Он и планов своих не скрывал: участки объединить, Аллин дом сломать, а на месте его воздвигнуть бассейн… Алла, разумеется, ответила Ваське категорическим отказом…

– А какую сумму Василий ей сулил за участок?

– Точно не знаю, но изрядную… Целую гору долларов – ну, в моем понимании… Но для Аллы деньги в данном случае не имели никакого значения! Она и вообразить себе не могла, что продаст свою любимую Листвянку! Что не будет жить здесь летом, а станет душиться в Москве, в четырех стенах! Наоборот, она в последнее время все чаще поговаривала, что, может, ей сюда на постоянное место жительства перебраться. А московскую квартиру сдавать. А она станет жить здесь круглый год, и зимой тоже. Ну, как я живу. Тем более, что условия у нее в доме прекрасные, гораздо лучше моих!..

В последнем замечании художницы Валерию Петровичу послышалась зависть к соседке-подруге, непонятно за какие заслуги сумевшей устроиться в жизни гораздо лучше, чем она.

– А какое отношение к предполагаемой продаже участка имеет Стас? – спросил он.

– Да как же!.. Ведь Василий – после того, как Аллочка дала ему от ворот поворот, – немедленно подъехал к Стасу. Начал его обрабатывать: «Давай поговорим друг с другом, как мужчина с мужчиной, за рюмкой коньяку…» И Василий сделал Стасу то же самое предложение: продать листвянскую дачу. Кажется, он ему даже еще более выгодную сделку предложил. Вроде бы Алле Васька сулил триста тысяч зеленых, – сказала художница, видимо, позабыв о своем первоначальном намерении не озвучивать финансовые условия, – а Стасу сразу бухнул триста пятьдесят. Зятек-то (дрянь он мужичок, прямо вам скажу) этой идеей сразу загорелся. Очень ему захотелось кругленькую сумму за тещин дом получить. И он стал Лене дырку в голове сверлить: «Давай листвянский дом продадим!.. Что мы здесь живем, под боком у Москвы, СО-СН глотаем; рядом Балашиха да Щелково, куда ни плюнь, или оборонный завод, или химический… Мы, – говорит, – на эти деньги где-нибудь в Тарусе настоящий замок построим, трехэтажный. Там воздух чистейший, Ока прозрачнейшая, охота, рыбалка, купание!.. И маме твоей хорошо подальше от мегаполиса будет: и полезно, и цены на продукты низкие!..» Понятное дело, – ехидно скривив губы, прокомментировала художница, – такому зятьку, как этот Стас, чем дальше теща, тем лучше! Он спал и видел, как бы ее сослать: на Оку, а еще лучше за Оку. Или в Сибирь.

– Зятья, конечно, перед тещами всегда кругом виноваты, – иронично молвил, раскуривая сигарету, полковник, – однако далеко не каждый зять способен с тещей расправиться.

Его реплика являлась очевидной подначкой, и Любочка бросилась обличать с еще пущим жаром:

– Вы не понимаете: Стас загорелся!.. Он такими радужными красками эту свою идею, про замок в Тарусе, разрисовал, что даже Лена постепенно на его сторону перекинулась. И тоже принялась на маму давить: давай, мол, продадим листвянский дом – тем более, что имеется такое выгодное предложение. Алла, естественно, не соглашалась ни в какую. Она не раз и не два ко мне вся в слезах прибегала – после разговоров с зятем и дочкой. А один раз даже говорит: «Я, наверное, умру скоро…» Я ее успокаивать стала, сказала, как водится, что она еще всех нас переживет… А она: «Да ведь мне уже под семьдесят, все равно конец близок, но, как подумаю, ЧТО они, – она имела в виду зятя с дочкой, – после меня с моей Листвянкой сделают, сердце кровью обливается. Значит, будет на месте моего домика бассейн, днем в нем будут шлюхи Васькины купаться, а по ночам – лягушки квакать?!.»

Любочка вздохнула, сделала глоток остывшего чая и продолжила:

– Ну, тогда и родилась у нее одна идея… Аллочка ею со мной не так давно поделилась – этим летом, где-то в августе… «Я, – говорит, – хочу дачу свою завещать не Лене со Стасом, а Ванечке (внуку то есть). Он Листвянку любит, у него здесь друзья. А к тому же я в завещание ему впишу свою последнюю волю: чтобы он сам здесь жил, а продавать дом мой не смел…»

– Завещание на имя внука было только идеей? – быстро спросил чрезвычайно заинтересовавшийся Ходасевич. – Или Алла Михайловна успела ее осуществить?

Любочка азартно закурила, привычно раскашлялась и сказала:

– А вот слушайте!.. К нотариусу, чтобы посоветоваться, она точно в Москву ездила. Еще летом. И тот сказал, что завещать внуку недвижимость вполне возможно, и такое завещание дочка с зятем вряд ли в суде смогут оспорить, даже если станут судиться с собственным сыном из-за бабкиного наследства. И Алла Михайловна твердо была намерена завещание в пользу Ванечки составить – и у юриста завизировать. Но вот успела ли она сделать это, не знаю.

Валерий Петрович прищурился.

– Итак, она даже вам, подруге, не рассказала: уже завещала или только собирается?

– В том-то и дело!.. Понимаете, Алла в каких-то вещах – особенно в тех, что для нее важны были, – очень скрытная. То есть она никогда ничего не говорила мне заранее. Типа: «Вот, – мол, – завтра я еду в Москву, в юридическую консультацию, про завещание советоваться». Наоборот, она сделает что-то – и только потом мне рассказывает. Причем не сразу, а когда, по ее разумению, наступает подходящий момент. Или соответствующее настроение на нее накатывает. Иной раз мы сидим, а она вдруг мне, бац, как обухом по голове… Как в последний раз… Летом… «Я, – говорит, – на прошлой неделе у юриста была, и он по поводу завещания внуку посоветовал мне вот что…»

Художница понизила голос и подалась через стол к Валерию Петровичу:

– Поэтому, я думаю, может, она в понедельник в Москву ни к какой не к подруге, а специально к нотариусу ездила? И завещание на внука оформляла?

Ходасевич нахмурился.

– Вы думаете, что так было? Или она вам об этом сказала? Может быть, после поездки?

– Нет. Ничего она мне не говорила. Может, не успела… Но я все думаю: куда она в понедельник ездила? Какая еще подруга? Сроду она ни к каким подругам в Москву не ездила… А потом, вы знаете, она приехала из Белокаменной очень, очень взбудораженной… Я ее давно такой не видела… Я, конечно, спрашивала, в чем дело – но она, как всегда, мне отвечала: это пока секрет.

– Значит, – подытожил Валерий Петрович, – неизвестно, существует завещание на имя внука или нет?

– Я, по крайней мере, об этом не знаю.

– Скажите, а у Аллы Михайловны имелся свой юрист? Нотариус или адвокат?

– Нет. Во всяком случае, я ничего о нем не знаю.

«Значит, – подумал полковник, – нотариальную контору, где оформлялось – если оформлялось – завещание, отыскать мне будет трудновато. Однако версия о том, что имеется письменно оформленная последняя воля, объясняет, зачем обыскивали московскую квартиру Аллы. И зачем кто-то рылся у нее здесь, в домике… Значит, могли искать текст? Искать… Кто? Стас? Или кто-то из тех, кого он нанял?.. Пока в пользу его виновности – одни лишь слова Любочки, и ничего больше. А художница Стаса явно не любит. Возможно, уже больше не любит. И если я прав в своих догадках о романе Стаса и Любы – вероятно, адюльтер сменился разладом. И даже ненавистью. И такое бывает».