Книга Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда-нибудь.
– Он заслуживает смерти, – признала Жанетта.
Удивленный этими словами, Томас посмотрел на нее заплывшими глазами:
– Вы его знаете?
– Его зовут мессир Гийом д’Эвек.
– Что она говорит? – спросил отец Хобб.
– Я его знаю, – мрачно продолжила Жанетта. – В Кане, откуда он родом, его иногда называют рыцарем моря и суши.
– Потому что он сражается и там и там? – догадался Томас.
– Он рыцарь, – сказала Жанетта, – но также и морской грабитель. Пират. У моего отца было шестнадцать кораблей, и Гийом д’Эвек украл три из них.
– Он воевал против вас? – удивился Томас.
Жанетта кивнула.
– Он считает, что любой не французский корабль – вражеский. А мы бретонцы.
Томас посмотрел на отца Хобба и беззаботно проговорил:
– Вот видите, святой отец, чтобы сдержать обещание, мне нужно всего лишь сразиться с рыцарем моря и суши.
Отец Хобб не понял, о чем они говорили по-французски, но грустно покачал головой:
– Как ты выполнишь свое обещание, Томас, – это твое дело. Но видит Ббог, ты дал обет, а я смотрю, что ты не слишком-то стремишься его исполнить. – Он потрогал деревянный крест, что носил на кожаном ремешке на шее. – А что мне делать с сэром Саймоном?
– Ничего, – ответил Томас.
– Я должен, по крайней мере, сообщить Тотсгему! – убеждал священник.
– Ничего не надо, святой отец, – настаивал Томас. – Пообещайте мне.
Отец Хобб подозрительно посмотрел на него:
– Уж не думаешь ли ты отомстить сам, а?
Томас перекрестился и застонал от боли в ребре.
– Разве наша Мать-Церковь не учит нас подставлять другую щеку?
– Да, – с сомнением проговорил отец Хобб, – но она не оправдывает того, что сегодня совершил сэр Саймон.
– Мы развеем его гнев своей кротостью, – смиренно сказал Томас.
Отец Хобб, впечатленный этим проявлением истинного христианства, согласно кивнул.
Жанетта, насколько могла, следила за их разговором и уловила его суть.
– Вы обсуждаете, что сделать с сэром Саймоном? – спросила она Томаса.
– Я убью гада, – по-французски ответил он.
Жанетта поморщилась:
– Хорошая мысль, англичанин. Ты станешь убийцей, и тебя повесят. И тогда, слава богу, станет двумя англичанами меньше.
– Что она говорит? – спросил отец Хобб.
– Она согласна, что я должен прощать своих врагов, святой отец.
– Добрая женщина, – кивнул отец Хобб.
– Ты действительно хочешь убить его? – холодно спросила Жанетта.
Томас вздрогнул от боли, но все же она была не столь сильной, чтобы он не почувствовал близость Жанетты. С этой женщиной трудно, решил он, но она прелестна, как весна. Подобно остальным стрелкам Скита, Томас таил несбыточные мечты узнать ее получше. А ее интерес давал ему шанс.
– Я убью его, – заверил он графиню, – а убив, верну вам доспехи и меч вашего мужа, госпожа.
Жанетта нахмурилась:
– Ты способен сделать это?
– Если вы поможете.
Она состроила гримасу:
– Каким образом?
И Томас рассказал ей. К его удивлению, Жанетта не ужаснулась и не отвергла эту идею, а согласно кивнула.
– Это действительно может получиться, – чуть помолчав, сказала она. – Это должно сработать.
Так сэр Саймон объединил своих врагов, а Томас нашел союзника.
Жанетту окружали враги. У нее был сын, но все прочие, кого она любила, умерли, а оставшихся она ненавидела. В первую очередь, конечно, англичан, захвативших ее родной город. А также Бела, стряпчего. И шкиперов, обманывавших ее. И чернь, пользовавшуюся присутствием англичан, чтобы не платить оброка. И городских купцов, требовавших уплаты долга – денег, которых у нее не было. Она была графиней, но ее титул ничего не значил. По ночам, размышляя о своем положении, она мечтала встретить великого воина, возможно с герцогским титулом, который войдет в Ла-Рош-Дерьен и накажет одного за другим всех ее врагов. Она рисовала себе приятные картины, как ее мучители скулят от страха, молят о жалости и не получают прощения. Но приходил рассвет, и никакого герцога не было, враги не проявляли страха, и беды Жанетты оставались все теми же. Пока Томас не пообещал ей убить одного, самого ненавистного врага.
В результате ранним утром после разговора с Томасом Жанетта отправилась в штаб Ричарда Тотсгема. Она пришла пораньше в надежде, что сэр Саймон Джекилл будет еще спать. И хотя было важно, чтобы он знал о цели ее визита, ей не хотелось с ним встречаться. Пусть узнает о ее намерениях от других.
Штаб, как и ее собственный дом, выходил к реке Жоди, и во дворе на берегу, несмотря на ранний час, уже выстроилось с пару десятков просителей, ищущих милости у англичан. Жанетте велели подождать вместе с другими.
– Я графиня Арморика, – надменно заявила она секретарю.
– Вы должны ждать, как остальные, – ответил тот на ломаном французском и сделал еще одну зарубку на высокой жерди, где отсчитывал связки стрел, выгруженных с лихтера, который поднялся по реке из глубоководной бухты в Трегье.
Второй лихтер привез бочки с копченой селедкой, и Жанетту передернуло от рыбного запаха. Английская еда! Селедку даже не выпотрошили перед копчением, и рыба в бочке покрылась желто-зеленой плесенью, но стрелки поедали ее с удовольствием. Жанетта постаралась оказаться подальше от вонючей рыбы и подошла к дюжине горожан, которые пилили на козлах длинные бревна. Один из плотников когда-то трудился на отца Жанетты, хотя обычно был слишком пьян, чтобы удержаться на работе больше нескольких дней. Он был бос, имел горб и заячью губу, хотя, когда был трезв, справлялся с работой не хуже других.
– Жак! – окликнула его Жанетта и спросила по-бретонски: – Что ты делаешь?
Жак откинул со лба прядь волос и неловко поклонился:
– Вы хорошо выглядите, госпожа. – Лишь немногие понимали его речь, так как раздвоенная губа искажала слова. – Ваш отец всегда называл вас своим ангелом.
– Я спросила, что ты делаешь.
– Лестницы, моя госпожа, лестницы. – Плотник вытер рукавом нос. На шее у него была гнойная язва, и запах от нее шел не лучше, чем от копченой селедки. – Им нужно шесть таких длинных лестниц.
– Зачем?
Жак осмотрелся по сторонам, не слышит ли их кто-нибудь.
– Этот говорит… – кивнул он на англичанина, видимо наблюдавшего за работами, – этот говорит, что они отправятся в Ланьон. А лестницы-то достаточно длинные для ланьонских стен, верно?
– В Ланьон?