Книга Словно распустившийся цветок - Сири Митчелл

* * *

Ответ от мисс Темплтон пришел на следующий день вместе с посылкой, перетянутой шпагатом.

«…моя дорогая мисс Уитерсби,

Прошу вас, не сочтите мой ответ подтверждением точки зрения мистера Тримбла. Вы знаете, что он решительно мне не нравится. Однако же, я полагаю, что вам действительно имеет смысл носить платья по сезону. Посему прошу вас принять от меня взаймы вот этот наряд. Можете не слишком беспокоиться насчет его возвращения, поскольку я уже носила его в минувшем году. Пожалуй, вы немного выше меня ростом, но, если вы наденете под него домашние, а не танцевальные туфли, то это не должно иметь особого значения.

Искренне ваша и т. д.

PS: Я отправлю пастору записку с уведомлением, чтобы он ждал нас в будущий понедельник в два часа пополудни.

PPS: Прошу вас надеть ради этого визита прилагаемое платье. Как и на следующий наш званый ужин.

PPPS: Скорее всего, мистер Тримбл попытается убедить вас, что нельзя два раза подряд надевать одно и то же платье.

PPPPS: Я по-настоящему и всем сердцем презираю этого человека!

PPPPPS: Не волнуйтесь. Уже совсем скоро мистер Тримбл превратится в смутное, хотя и неприятное воспоминание. Точнее, в кошмар».

Я перевернула страницу, но обратной стороне приписок больше не было. Развязав шпагат, которым была перетянута посылка, я обнаружила внутри платье чудесного голубого цвета живокости[44].

Приложив его к себе, я попыталась разглядеть собственное отражение в зеркале, но в моей комнате, расположенной в северной стороне дома, уже сгущались сумерки, поскольку близился вечер.

Я на цыпочках пересекла коридор и осторожно приоткрыла дверь комнаты мистера Тримбла.

Здесь царил идеальный порядок: кровать была заправлена безупречно, отчего выглядела неуютно, а одежда аккуратно висела на колышках. Зеркало было прикреплено к стене над туалетным столиком. Я переставила кувшин с водой и тазик на пол, чтобы видеть себя получше, и подтянула платье к подбородку.

Оно и впрямь было прелестным, вот только… приложив его к груди, я выставила ногу. Мисс Темплтон была права. Оно оказалось чуточку короче тех, что я привыкла носить. Но для чего кому-либо пялиться на мои ноги? Скорее всего, никто ничего не заметит. Когда я поворачивалась, платье задело угол туалетного столика, и на пол, кружась, упало какое-то письмо.

Я подняла его, намереваясь положить на место, но правильный и красивый, почти каллиграфический почерк привлек мое внимание. Он ничуть не походил на округлые буквы, выведенные рукой мисс Темплтон.

Письмо было датировано тремя годами ранее и отправлено из местечка под названием Истли.

«…милый мой Эдвард,

Мне так хочется, чтобы…»

Я подошла к окну, где было светлее и где прочесть его было бы несравненно легче. Но… кажется, кто-то поднимается по лестнице?

Я поспешно положила письмо обратно на столик, притворила за собой дверь и вернулась к себе в комнату, дивясь про себя тому, что кто-либо может обращаться к мистеру Тримблу «милый».

ГЛАВА 10

К тому времени, как я сошла вниз, миссис Харви уже вовсю гремела на кухне кастрюлями и сковородками. Приход осени вселил в меня надежду, что в один прекрасный день она приготовит нам яблочное пюре или испечет пирог с айвой, но я уже усвоила, что чем меньше говоришь кухарке о своих ожиданиях, тем лучше бывает для всех.

Несколько часов спустя нам и впрямь подали яблоки, хотя они прибыли из кухни целыми, с хвостиками и листьями.

Мистер Тримбл несколько мгновений озадаченно смотрел на них, потом оторвал хвостик у одного, вонзил в него вилку и принялся снимать кожуру ножом.

Я же, не раздумывая, взяла свое яблоко, смахнула высохшие листья на салфетку и впилась в него зубами.

Мистер Тримбл искоса взглянул на меня:

— Ай-ай-ай, мисс Уитерсби. Так можно есть яблоко, когда вы одни, но, находясь в обществе, следует пользоваться…

— Вообще-то, я всегда думала, что правила хорошего тона придуманы для людей, у которых свободного времени и предубеждений больше, нежели здравого смысла. Какое кому дело до того, как я ем яблоко? Я ведь никому не навязываю своих взглядов. Например, я же не настаиваю на том, чтобы вы взяли свое яблоко в руку и надкусили его, верно?

Отец сидел молча и глядел на нас, вытирая свое яблоко о рубашку.

— Я всего лишь пытаюсь помочь вам. Мне кажется, что вы найдете себе супруга куда быстрее, если перестанете позориться.

— А мне кажется, что вы нравились мне куда больше, когда пребывали на другой стороне земного шара и я знала о вас лишь то, что вы обожаете своих овец и что вашу лошадь зовут Арчибальд.

Он покраснел до корней волос, метнул на меня ненавидящий взгляд и резким движением ножа отрезал ленточку яблочной кожуры.

Как же он меня бесит! Я продолжила:

— Когда я, признаюсь вам откровенно, была тронута и поражена вашими описаниями тамошних пейзажей.

Покончив с кожурой, он удалил у яблока сердцевину и разделил его на восемь равных частей, прежде чем ответить:

— Знай я о том, что вы читаете корреспонденцию своего отца, то наверняка избавил бы вас от столь неприглядных подробностей.

Пока я напоминала себе о том, что он не должен догадаться, что переписывался не с отцом, а со мной, он взял один кусочек, но тут же отложил его в сторону.

— Надеюсь, вы простите меня за некоторую сентиментальность? Ведь я оказался в совершенной глуши, а на десятки миль вокруг не было ни одной фермы. Иногда мне казалось, что только обмен письмами с вашим отцом не дает мне сойти с ума. Временами я был уверен, что он – единственный на всем белом свете, кто по-настоящему понимает меня.

Отец озадаченно нахмурился и уже открыл было рот, чтобы ответить, но я схватила со стола поднос с вяленой ветчиной и протянула ему:

— Ты еще не пробовал ее, папа.

— Правда? – Он вилкой сковырнул несколько ломтиков себе на тарелку.

Пренебрегая тонкими душевными порывами мистера Тримбла, я продолжала:

— Мне все хочется у вас спросить, а что случилось с овцематкой по кличке Эмилия? – Не успели эти слова сорваться с моих губ, как я уже горько пожалела о них, но этот человек буквально вывел меня из себя.

— Неужели для вас нет ничего святого? – Встав из-за стола, он кивнул сначала мне, а потом отцу. – Прошу извинить меня. Я более не голоден.

Отец развернулся на стуле, глядя, как мистер Тримбл величавой поступью выходит из столовой.

— О чем это он говорил? О каких письмах? И что имела в виду ты? Что это за люди, которых ты упомянула?

Я перегнулась через стол, взяла тарелку мистера Тримбла и подала ее отцу. К чему пропадать яблоку, для очистки которого он приложил столько усилий? И почему я испытываю стыд и смущение, хотя это он занял мое место и ведет себя так, словно вся моя работа принадлежит ему? Если кто и должен чувствовать себя преданным и обманутым, так это я.