Книга Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Извините, ребята. Нам пора.

– О господи, – закатила глаза Элли. – Три с половиной часа в скоростном экспрессе без места для курения…

Она замерла, заметив, как навстречу им по коридору ковбойской походкой шагает Хранитель Молчания. Вместо приветствия он отдал честь, приложив два пальца к невидимой фуражке, наклонился над кофейным автоматом и провел пальцами по пробору прически.

Элли беспомощно покачала головой:

– Ну, мальчики, теперь я знаю, что поставлю для вас в коридоре, – туалетный столик.

Вехтер застрял в коричневом БМВ в обычной дневной пробке на Людвигштрассе. Сильные чувства? Если кто-то и знал что-нибудь о чувствах убитой, то это лучшая подруга. Если и был вход во вторую жизнь убитой – жизнь, забытую в пыльном ящике письменного стола, – то только через нее. Роза должна была иметь эту вторую жизнь. И первая – существование в дизайнерском интерьере – дала трещину, в ней появились дыры, но в них пока ничего не удавалось рассмотреть. Может быть, лучшая подруга Розы приоткроет эту завесу. И потом был еще этот ящик с вещами из Гамбурга. Он перевернет вверх дном всю квартиру, чтобы найти его.

За триумфальной аркой уже показалась цель его поездки – колокольня церкви Христа Спасителя. Возле нее он должен был встретиться с Джудит.

Раньше каменная колокольня в конце Леопольдштрассе возвышалась, словно ворота в город. Сегодня эту церковь затмили небоскребы-близнецы «Хайлайт Тауэрс». Они выросли на горизонте, похожие на затяжной фронт плохой погоды. Перед серыми стальными монстрами церковь выглядела маленькой и убогой, выпавшей из времени. Вехтеру было жаль ее. К церкви Христа Спасителя относился и его район, родная община, но ни разу его нога не ступала на этот островок, вокруг которого бурлили потоки машин. Любимый Бог еще в юные годы Вехтера доказал грандиозным сольным номером, что его не существует. Затаил ли Вехтер обиду на Церковь? Он порылся в душе и ничего не нашел, кроме вялого безразличия. Это был сказочный фольклор, до которого ему не было дела, но он регулярно воздавал ему дань по непонятным причинам.

Вехтер красиво припарковался под запрещающим знаком, надеясь, что его особое разрешение за стеклом не заметет снегом. Комиссар сразу нашел главный зал, в нем было пусто, и только одна неуклюжая женщина пыталась погрузить ящик на тележку. Она крикнула повелительным тоном, по которому можно было сразу узнать секретаршу со стажем:

– Чем могу вам помочь?

– Добрый день, Вехтер из уголовной полиции Мюнхена. Я договорился о встрече с госпожой Герольд.

– Джудит в гардеробной. Я проведу вас.

Женщина схватила его за руку. Это ясно давало понять, что ни один чужой человек в церковном доме не мог расхаживать безнадзорно, будь он полицейским, сотрудником госбезопасности или местным епископом.

Они спустились вниз на лифте.

– Джудит! – крикнула она через дверь в лабиринт из вешалок-стоек. – Здесь опять полиция! – В этих словах явственно слышался упрек.

За полкой что-то громыхнуло, словно в деревянный ящик упали плечики. Из-за угла появилась Джудит Герольд и отряхнула пыль с рук. Ее бдительный взгляд за секунду отсканировал Вехтера с ног до головы и каталогизировал. Что-то критическое было в ее взоре. Такое случалось с ним нечасто. Обычно именно он окидывал всех таким взглядом.

– Вот и вы приехали! – Она протянула ему руку. – Совсем забыла здесь о времени. – Она мимоходом вытолкала его за дверь. – Давайте выйдем отсюда. Здесь воняет старыми шмотками.

– Охотно. У вас найдется немного времени, госпожа Герольд? Мы можем поговорить где-нибудь, где нам не будут мешать?

– Снаружи, наверное. Пройдемся немного к детской площадке, подышим свежим воздухом.

Чересчур свежий воздух для Вехтера. Но он получил слишком хорошее воспитание, чтобы отказывать даме. Она вывела его наружу, на противоположную сторону улицы, по подземному переходу, отмеченному проказой граффити.

– Вы не могли бы ответить еще на несколько вопросов, касающихся госпожи Беннингхофф? Должен признаться, она до сих пор остается для нас загадкой.

– Почему вы все время приходите ко мне? Я была всего лишь ее соседкой. Чем чаще меня спрашивают, тем яснее я сознаю, что совершенно не знала Розу.

Джудит разложила трость, вооружаясь ею для борьбы с гололедом. Это была маленькая складная трость, которую она носила в кармане пальто. Раньше он не обращал на нее внимания.

На улице не было прохожих, совсем пусто – от площадки перед кафе «Мюнхенская свобода» и до памятника Франку Монако[22], который сидел за своим столом: чугунный неподвижный истукан с шапкой из снега на металлическом черепе. Вехтер отдал ему честь, когда они проходили мимо.

Вехтер мысленно шепнул коллеге, что летом непременно снова составит ему компанию. Комиссар открыл перед Джудит решетчатую калитку, ведущую на детскую площадку. Кроме них здесь еще была какая-то мамочка, которая достала ребенка из коляски и поставила на снег. Он был весь упакован в пуховый комбинезон, руки ребенка торчали перпендикулярно телу и не сгибались. Он нерешительно шагнул вперед и шлепнулся на спину, размахивая конечностями, как перевернутый жук.

– Вы – наша единственная связь с Розой Беннингхофф. Только вы можете нам рассказать, какой она была и каких врагов могла нажить. Похоже, что, кроме вас, ее вовсе никто не знал. Даже ее бывший любовник и пасынок.

– Вы так считаете? Тогда задавайте мне вопросы, прошу.

Вехтер рассмеялся. Нет, она, наверное, не из тех, кто сразу выворачивает душу наизнанку.

– Давайте начнем с господина Баптиста. Что Розу связывало с ним?

– Она говорила, что он ей нравится.

– То есть о сильных чувствах здесь речи не шло. Может, их объединяли общие интересы?

Она оперлась на теннисный стол и прикурила сигарету.

– О Лорене я ничего не могу сказать. Я избегала его, как только возможно. Но один пример я могу вам привести: один раз они с Розой подвозили меня на машине. Лорен превысил скорость, а когда его остановили, вежливо и беспрекословно заплатил штраф.

– А что плохого в вежливости и беспрекословности?

– Быстрая езда не шла вразрез с его личными нормами морали. Он делал то, что хотел, пока его не остановили. Я никогда не замечала у него и капли совести. Наверное, в его бизнесе совести и не должно быть.

У Вехтера перед глазами появилась другая картинка: отец сидит рядом с сыном, нежно гладит его по руке и шепчет успокаивающие слова. Но это еще не признак совести, это была любовь. А любовь протекает по другим каналам души.

– Он любил Розу Беннингхофф?

– Ну, вы, конечно, спрашиваете в лоб.