Книга Добрая традиция - Грейс Грин

— Вы были близки?

— Настолько, насколько могут быть близки двое, один из которых боится теней, а другой живет в темноте.

Он не мог поверить самому себе. Что эта женщина делает с ним, если он вслух произносит то, в чем сам себе боялся признаться? Сердце разрывалось на части от переполнивших его воспоминаний… детских впечатлений, таких далеких… ранних впечатлений того времени, когда темнота опустилась на его душу… страшная темнота, которая так и не исчезла.

Стефани потянулась к нему, в глазах ее светились грусть, сострадание. Он отошел к окну и повернулся к ней спиной. Руки в карманах сжались в кулаки.

Она не стала подходить.

— Твоя картина, — проговорила она неуверенно, — та, с орлом в темной долине… Когда ты ее написал?

— Пять лет назад, — еле слышно произнес он в ответ.

Пять лет назад. Сразу после смерти жены и ребенка.

— Когда я была у тебя в Вермонте, — пробормотала она, — ты сказал мне, что поселился там из-за окружающего пейзажа… для рисования. Но… я не видела студии…

Он повернулся к ней лицом.

— Я больше не рисую. — Голос его был совершенно бесцветный.

Какая бессмысленная трата таланта, хотелось ей сказать. Но было ясно, что он не хочет говорить об этом. Повисла неловкая пауза. Через секунду-другую он беспокойно огляделся.

— Ты можешь закрыть магазин на некоторое время? Пойдем в парк, пройдемся?

После краткого колебания она сказала:

— Ладно, но ненадолго. У меня здесь действительно еще куча дел.

Ее магазин находился рядом с парком Баркли-Лэйк. Был приятный апрельский денек, и молодые мамаши прогуливались по кругу с колясочками, пожилые пары сидели и болтали на лавочках, молодые люди упивались игрой на теннисном корте. Трава была влажной от теплого весеннего ливня. Макаллистер повел Стефани по тропинке вокруг озера.

Она чувствовала, что ему хочется говорить, и поэтому шла молча. Ждала. Он заговорил, только когда они уже наполовину обошли озеро. Его голос был спокойным.

— В тот год, — ему не надо было объяснять, в какой именно год, — я отправился в Вермонт в середине декабря. Я только что закончил большой проект, и мне нужно было передохнуть. Эшли была слишком занята, чтобы ехать со мной, но пообещала явиться двадцать четвертого, чтобы мы могли провести Сочельник и Рождество вместе…

— Ты собирался праздновать Рождество? — Стефани остановилась и посмотрела на него с удивлением.

— Я хотел попытаться… — Он взял ее за руку и потянул за собой. — Это было странно: мой первоначальный шок от известия, что я должен стать отцом, начал… очень медленно… сменяться нетерпеливым ожиданием. Близится новая жизнь… У меня будет ребенок! Я иногда ловил себя на том, что представлял, как все это будет… — Его голос прервался, и Стефани быстро сказала:

— Тебе не нужно продолжать, если это слишком…

— Эшли позвонила мне поздно вечером двадцать третьего. Она была очень возбуждена… и счастлива. Она сказала мне, что ребенок начал шевелиться и она не может дождаться, когда увидит меня, чтобы я мог положить руку ей на живот и тоже ощутить эти движения. Тогда я понял, что ее чувства относительно беременности — как и мои — полностью переменились. — Он прокашлялся, прежде чем смог продолжать. — Мы поговорили, я пожелал ей счастливого пути — она ехала ко мне на следующий день. Прогноз был хороший, и дороги были очищены от снега, так что я не волновался. Эшли была отличным водителем… По пути она попала в страшную аварию. Двое подростков угнали старую «цессну» с местного аэропорта, начали безобразничать и мешать движению на трассе № 89. Они потеряли управление и врезались в огромный тягач-автоперевозчик. Все восемь машин, слетев с него, образовали груду металлолома. Белый «порше» Эшли шел непосредственно за тягачом…

— Боже! — Стефани прижала руку к горлу, задыхаясь. — Я помню, что читала об этом. Десять человек погибло.

— Десять взрослых… и не рожденный ребенок. А когда Фелисия Кэбот узнала о гибели дочери, у нее случился еще один приступ. Она умерла в больнице на следующий день. Утром на Рождество.

Его окружала неприступная стена… Стефани сжала пальцы в кулаки, чтобы не потянуться к нему.

— Твоя семья… они помогли тебе в то трудное время?

— У меня не было семьи. — Он стоял спиной к солнцу, но глаза его были ясно видны, их выражение заставило ее застыть на месте. — Моя мать умерла от рака, когда мне исполнилось три года, отец был алкоголиком, злым, спившимся боксером, единственный интерес в жизни которого составляла выпивка. К тому времени он тоже был уже мертв. Мертв, но, ей-Богу, не забыт. — Губы Деймиана сложились в подобие улыбки. — Ты хотела, чтобы я тебе открылся? Нет, не останавливай меня! Есть еще кое-что. Ты хотела знать о моем доме? Это была маленькая хибара в Сиэтле рядом с большой транспортной магистралью. Мои самые первые воспоминания? Мать кричит от побоев отца. После ее смерти он взялся за меня. Мое детство…

Стефани тихо всхлипнула, и он замолчал, упрямо стиснув зубы.

— Достаточно, мисс Редфорд? Это не то, о чем рассказывают женщине, когда хотят связать себя с ней чем-то важным, так ведь? Особенно когда эта женщина выросла в крепкой и дружной семье…

Стефани закрыла глаза, не в силах перенести боль, которую видела на его лице. Теперь понятно, почему этот человек избегал Рождества. Как сможет она когда-либо попросить Макаллистера разделить с ней ее радость от этого праздника чудес, когда все, что он приносил Деймиану, было горе и смерть?!

Она может иметь с ним связь, если ему достаточно этого. Но ведь у нее есть мечта, с ней Стефани не может расстаться. В любом случае он был способен предложить ей только роман…

Она так жить не может. Ей нужна семья, постоянство, уверенность…

Мучение, которому она сейчас подвергалась, было не похоже ни на что из того, что ей приходилось когда-либо переживать.

— Вот что я хотел, чтобы ты узнала, — сказал он. Она открыла глаза, чувствуя слезы на своих ресницах. — Я никогда раньше об этом не говорил. Ни с кем.

— Но Эшли наверняка знала, что ты не любишь Рождество?

— Она знала, да. Но не знала, почему.

— Ты не сказал ей?

— Я никому об этом не рассказывал. До тебя.

Она вздохнула.

— Я хотела бы…

— Чего бы ты хотела?

— Я хотела бы, чтобы все было иначе. — Она, не пытаясь прятаться, вытерла слезы. — Я хотела бы… чтобы мы… могли быть другими.

Он взял ее лицо в свои ладони и долго смотрел на нее, очень внимательно… как будто запоминая навсегда… Они встретились глазами.

— Если бы это могло произойти… — Его голос был как наждачная бумага. — Но, боюсь, так не бывает. Открыться не значит начать отношения. Я думаю, теперь тебе это понятно. Все не так просто. Именно наши секреты делают нас теми, кто мы есть. Но если мы и делимся этими секретами, сами мы не меняемся, к сожалению.