Книга Сквозь огонь и воду - Андрей Воронин

– Я помогу, – предложил Дорогин. Фазиль отрицательно качнул головой, провел гостя в дом, усадил на диван в огромной, полутемной после улицы комнате и, ни слова не говоря, вернулся к телеге. О том, что сейчас на дворе не девятнадцатое столетие, напоминали лишь старый черно-белый телевизор, застланный кружевной салфеткой, и лампочка под абажуром, прикрепленная к черной балке.

Старик разбросал траву на дощатом настиле, зашел в дом и кликнул жену. Та быстро и бесшумно собрала на стол и вновь исчезла на втором этаже. Старик разлил красное вино по стаканам и жестом предложил выпить.

– Вы, русские, предпочитаете водку, но у меня ее нет.

– Я больше люблю вино, – Дорогин приложился к стакану и ощутил терпкий запах винограда “изабелла”, закусил соленой брынзой, помидорами.

– Теперь рассказывай, – тихо произнес старик, глядя в глаза Дорогину.

Тот медлил, думая, стоит ли доверять человеку, которого практически не знает. Здравый рассудок подсказывал, что этого не нужно делать, но Сергей в жизни больше доверял интуиции, чем разуму.

Фазиль слушал, чуть склонив голову к плечу, изредка прикладываясь к стакану с вином. Он умудрялся делать такие маленькие глотки, что жидкость почти не убывала. Слушал внимательно, не перебивая, кивал, ничему не удивляясь. Когда Дорогин окончил рассказ, он вновь налил ему вина и поцокал языком.

– Даже не знаю, что тебе сказать, Сергей. Партизаны у нас в горах еще не перевелись, но на них это не похоже.

– Среди них только один был не русский, – сказал Дорогин.

– Тот-то и оно. А детский дом, про который ты говорил, я знаю. На прошлой неделе в Гудауту ездил. Все так, как ты рассказываешь. Жаль, что не довезли вы подарки, наверное, хороший человек был твой Пашка. Про покойного всегда хорошо говорят, но чувствуется, что ты его в самом деле очень любил.

Внезапно старик отставил стакан, прислушался.

– Сиди здесь, – торопливо сказал он, вставая из-за стола.

Он вышел во двор, закрыв за собой дверь.

У ворот остановился потрепанный, старый УАЗик, за рулем сидел густо заросший щетиной мужчина лет сорока в выцветшей, еще советской милицейской форме. На погонах поблескивали три звездочки лейтенанта. Держась за кобуру с пистолетом, милиционер подошел к забору.

Дорогин следил за разговором хозяина и гостя через окно, поэтому слов слышать не мог. Милиционер что-то возбужденно говорил старику, тот на все отрицательно качал головой и бурно выражал неудовольствие. Наконец лейтенант забрался в УАЗик и поехал в деревню. Старик вернулся.

– Кто это?

– Из Гудауты приехал, спрашивал, не слышали ли мы здесь взрывов и стрельбы.

– Что еще спрашивал?

– Нет ли в деревне чужих?

– Что ты, отец, сказал? – настороженно спросил Дорогин.

– Если он поехал дальше, значит, сказал, что никого у меня нет.

– Почему?

– Не знаю, – пожал плечами Фазиль. – Во-первых, ты мой гость, во-вторых, по-моему, ты хороший человек.

– Я по глазам вижу, ты чего-то недоговариваешь.

Старик устало опустился на самодельную табуретку.

– Я осторожно у него выпытывал, и, кажется, милиция уверена, что машину с деньгами расстреляли ты и твой друг.

Дорогин закусил губу. Такого поворота дел он не предвидел. Но, немного поразмыслив, понял: по-другому милиция и думать не может. Вспомнил, что в машине оставались документы, где значились его фамилия и адрес.

"Нет, все сгорело”, – тут же вспомнил он звуки взрыва и отблески полыхающего пламени.

– Мне нужно выбраться отсюда, – горячо сказал Дорогин, наклоняясь к старику.

– Я понимаю, но это будет не сегодня. Может быть, удастся завтра. По дороге тебе нельзя, милиция задержит, придется переправить тебя через горы, а для этого мне нужно найти сына, он этим промышляет.

– Я заплачу, – сказал Дорогин. Старик покачал головой.

– Странные вы, русские, все время о деньгах говорите. Дело не в них. Если захочет, проведет тебя и даром. А нет, никакие деньги не помогут. Фазиль поднялся, зажег керосиновую лампу, лишь слегка разогнавшую сгущающиеся сумерки.

– Развлечений у меня никаких нет, телевизор не работает, да и электричества сегодня нет, газет не получаю, книг никогда не держал, поэтому или спать ложись, или в потолок смотри.

– Сам-то, отец, что делать будешь? Абхаз посмотрел на Сергея.

– Вижу, что переживаешь. Тебе руки чем-нибудь занять надо.

Он неторопливо вышел, вернулся, неся с собой целую охапку подвяленного табака.

– Умеешь табачный лист резать?

– Откуда?

– Значит, научишься.

Большой фанерный лист лег на стол. Старик наточил два коротких самодельных ножа с загнутыми лезвиями. Те стали острыми как бритва. Затем позволил Дорогину приступить к священнодействию – нарезке созревшего табака.

– Я и раньше, когда сигареты продавали, когда деньги были, предпочитал свой табак курить, – говорил Фазиль, ловко орудуя ножиком. Табак из-под его рук выходил полосками одинаковой ширины. – Кто его знает, какую дрянь на заводе в табак подмешивают. Когда сам его вырастишь, сам высушишь, порежешь, то и жаловаться не на кого. Для табака особый климат нужен. У нас раньше, до войны, табак даже турки и американцы покупали. Говорят, теперь у них без нашего табака сигареты не получаются, – с гордостью сообщал старик. – Совсем немного его подмешивали, но аромат, – и он мечтательно закатил глаза.

Вскоре и Дорогин научился резать табак ровными полосками.

– Теперь и закурить можно, – старик долго набивал трубку. – Тебе придется самокрутку курить.

Дорогин оторвал край от старой пожелтевшей газеты, неумело свернул самокрутку толщиной в палец и затянулся. Табак был крепкий, даже першило в горле, но удивительно ароматный. Такого раньше ему не приходилось курить. Дым уплывал в раскрытую дверь.

– Не переживай, все образуется, – сказал Фазиль, – время, оно лечит.

– Я это знаю, как никто другой, – тихо ответил Сергей.

– Вижу, тебе многое пришлось пережить, переживешь и это. Только потом, смотри, про детишек не забудь, – напомнил хозяин дома так, словно все проблемы были уже в прошлом и оставалось лишь поехать в Гудауту, привезти подарки. – Ты тоже наш, – проговорил Фазиль, – в Абхазии вырос, так что не чужой мне человек.

– Я тебе поверил, я знаю, ты меня никогда не обманешь, – Дорогину уже не хотелось курить.

Но с самодельным табаком, как с вкусной пищей: уже сыт, но все равно ешь, потому что трудно остановиться.

– Неужели он не понял, что я нахожусь здесь, – спросил Дорогин у старика.