Книга Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

Ясное дело, генерал-майор понимал, что причина более – в политическом курсе императорского правительства и в ситуации, сложившейся на тихоокеанской арене военных действий. Однако большинству корпуса такое объяснение казалось неубедительным.

– Начнем с просачивания мелких диверсионных групп. Благо, есть опыт ротмистра Курбатова.

– Теперь уже полковника, – вальяжно уточнил атаман.

Он очень возгордился тем, что казак его выучки сумел так красиво пройти по тылам и красных, и германцев, от Маньчжурии до самого Берлина, поразив контрразведки двух стран своей силой, храбростью и выучкой.

Когда (как сообщил вчера по телефону офицер кемпейтай[34]из штаба Квантунской армии) германские, румынские, итальянские и прочие газеты опубликовали рассказ о диверсионном рейде Легионера, вот тогда Европа наконец снова вспомнила о существовании где-то там, в Маньчжурии, его армии. Хотя до явления Берлину личности Курбатова даже белогвардейские центры делали вид, что такой русской воинской силы уже давно не существует, а сам Семёнов – всего лишь тень из прошлого, со времён Гражданской войны. Так что для пропаганды и самого имени атамана, и для славы его войска полковник сделал столько, что переоценить это просто невозможно.

– Полагаю, – молвил Бакшеев, – сейчас нужно срочно увеличивать набор в разведывательно-диверсионную школу, создавая группы, в которых готовили бы только командиров повстанческо-партизанских отрядов, безо всяких там шпионских страстей.

– Лихо заворачиваешь, энерал-казак, – проворчал Семёнов, наблюдая, как подчинённый в очередной раз наполняет рюмки из срамного на вид, похожего на соединенные женские ягодицы, графина. – Да только японцу, видишь ли, разведданные подавай: где советское войско, сколько его, откуда и куда передвигается, в соболях-алмазах.

– И какой им от этого прок, счетоводам хреновым? – генерал-майор презирал «самураев» настолько глубоко, что даже не пытался скрывать этого. Ко всему, связанному с ними, их армией и страной, он относился, как к чему-то примитивному, пошлому, совершенно не достойному уважения истинно русского человека. – Уверен, Советы специально гоняют туда-сюда эшелоны с парой запасных полков, подставляя их императорской разведке, чтобы сбивать её с толку, бестолковую.

– …А заодно и германца, поскольку часть собранной информации япошки отдают абверу. Но это уж пусть они там между собой разбираются, в соболях-алмазах. Иное дело – штаб Квантунской армии до сих пор не может простить нам Курбатова: почему, мол, ни в России, ни в Германии на их разведку не работает?

– И в Германии – тоже? Союзники ведь.

– За союзниками японцы привыкли шпионить тщательнее, нежели за врагами. По себе знаю. Однако Легионера я им не отдам.

– «Маньчжурских стрелков» они не получат, это уж точно! – неожиданно взревел Бакшеев, удостаиваясь при этом благодарного взгляда собеседника. Он вновь, без тоста, опустошил рюмку – помнил, что Курбатов и его группа, пусть даже погибшая, все еще оставались последней радостью атамана, одной из немногих рыцарских страниц истории его воинства.

Другое дело, что Семёнов уже не раз пожалел, что не приказал князю вернуться в Маньчжурию, где тот сразу бы возглавил разведшколу. А теперь и не известно, согласится ли новооиспеченный полковник вернуться в их «дикоазиатию». Вспомнив об этом, Бакшеев произнес:

– Не знаю, как японцам, а вот нам с вами Легионер пригодился бы. Хотя бы для поднятия духа наших погрустневших казачков. И потом, имея в своем распоряжении такого, самим фюрером – будем считать – обласканного обер-диверсанта, мы создадим прекрасный отряд, который будет действовать в Даурии. Может, связаться с ним по японским каналам и приказать возвратиться в ваше распоряжение?

– Еще один рейд через всю «единую и неделимую»?

– Подобрал бы группу офицеров – благо в Германии и в Италии наших ребят хватает, в том числе и сибиряков, – да прошелся еще раз, показав чекистам, кто они есть и чего стоят на самом деле.

– Вряд ли, в соболях-алмазах, – задумчиво, всей пятерней поскреб щеку атаман.

– Что, не подчинится приказу?

– Не в этом дело.

– Полагаете, не сумеет пройти?

– Подобные чингисхановские походы дважды в жизни не случаются. Зазря такого казака погубим.

– Погубим, так погубим, – не стал Бакшеев убеждать атамана в исключительности талантов князя. – Солдат – он и есть солдат.

– Осади коня, энерал-казак, – зло опустил кулак на стол, будто молот на наковальню, Семёнов. – Полковник Курбатов – это уже не просто солдат, это легенда всего нашего, «семёновского», если угодно, движения. Новейший его герой и последняя гордость. Самая яркая строка в его истории…

Комкор понял: атаман «пошёл в разнос». Поэтому он на какое-то время умолк, давая тому возможность успокоиться. Ясно было, что разговор угасал. Зашли в тупик не только полупьяные соображения, застопорился сам процесс их белого «брожения». И чтобы сдвинуться с места, нужно не плакаться друг другу в жилетку, а принимать жесткие решения. В том числе и относительно дальнейшей службы Легионера.

19

Бакшеев в очередной раз выплеснул содержимое рюмки себе в рот, поморщился, словно проглотил разжигающую внутренности кислоту, и набыченно, исподлобья проследил за выражением лица генерала. Тот сидел, запрокинув голову, с надменным видом полководца, только что выигравшего колоссальное сражение. Все остальное в этом мире уже кажется ему безразличным, не имеющим абсолютно никакого значения ни в его личной судьбе, ни в судьбе армии.

Уловив это, командир Захинганского казачьего корпуса грустно ухмыльнулся. Он давно замечал: главком уже не заботится ни о чём в достаточной мере. Единственное, что его по-настоящему занимает, так это размышления о том, каким он предстанет перед историей.

Натуру Семёнова генерал Бакшеев основательно познал еще во времена сибирского властвования Колчака. Уже тогда атаман стремился во что бы то ни стало вырваться из-под влияния и главенствующей тени Верховного правителя, намереваясь со временем то ли занять его место, то ли еще при жизни последнего сепаратно объявить себя правителем независимой Казачьей Страны Даурии.

Именно эта идея – создания такой страны – сроднила Бакшеева и с движением «семёновцев», и с самим атаманом. Мало того, командир корпуса настроен был настолько решительно, что, если бы генерал-лейтенант Семёнов вдруг решил отречься от своего замысла, он готов был сам подхватить знамя борьбы, но действовать уже более радикально. И в пропагандистском, и в стратегическом плане куда твёрже Семёнова.

Вот только пошёл бы на это Бакшеев лишь в том случае, если бы Семёнов отправился в мир иной или действительно отказался от своей, ныне символической, должности верхглавкома. А пока что они нужны друг другу. Комкор восхищался, как умело атаман налаживает отношения с представителями штаба да с японскими дипломатами, и очень ценил это, понимая: для столь утонченной науки у него, Бакшеева, не хватит ни гибкости, ни терпения. Семёнов же знал, как умеет держать дисциплину в войсках генерал-майор, и давно решил для себя в случае освободительного похода в Россию назначить Бакшеева походным атаманом, то есть по существу командующим войсками, оставив за собой пост Верховного правителя Даурии.