Книга Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

Одновременно император продолжил военные действия против армянского царя. Когда пришло известие, что грек пленил Левона и его сыновей, Грануш схватилась за необъятную грудь, в которую было упаковано ее слабое армянское сердце, и рухнула на скамью как подкошенная:

– Папуш, василевс армянских царей в Константинополь угоняет! Это же конец Киликии!

Левон Рубенид был союзником Гази Гюмюштекина, обезглавившего отца Констанции, он захватывал антиохийские земли и крепости и нарушил вассальную клятву Раймонду, но в голосе Грануш звучала такая боль, что Констанция сдалась:

– Татик-джан, я попрошу Раймонда заступиться перед императором за жизнь Левона.

С тех пор как она сумела убедить всю курию примириться с Иоанном, ей казалось, что она в состоянии даже василевса уговорить уступить франкам Константинополь. Но Грануш на совете не было, для нее Констанция по-прежнему дитя несмышленое, поэтому татик только отмахнулась:

– Да так и послушался Комнин твоего Раймонда!

– Почему бы и нет? Они теперь союзники.

– Ага, союзники – кобыла с наездником. Не лезь с этим к князю, целее будешь, аревс.

Старая нянька не соображала, что говорила: никогда, никогда Раймонд не разгневается на Констанцию. Он любит ее. Очень. Никогда больше ей не придется одиноко ронять слезы в тарелку, в то время как он любезничает с другой.

Дама Филомена, жена Рейнальда Мазуара, владыки Маргата, которая позволяла себе говорить что угодно, потому что она – сестра Сен-Жиля Триполийского и мать двух павших в боях сыновей, не упустила случая поделиться нажитой мудростью:

– Мужьям быстро надоедают женщины, не способные скрыть силу своей привязанности.

Что бы там Грануш сама ни думала, никому другому она не позволяла усомниться в счастье своей звездочки. А уж тем более не мадам Мазуар, навеки застрявшей при княжеском дворе, потому что супруг ее Рено бесстыже сожительствовал в Маргате со своей полюбовницей. Мамушка немедленно вскинулась:

– Сразу видно, мадам, что ваша привязанность к Рено когда-то не знала границ!

Изабо зашлась безудержным хохотом, дама Филомена бросила на безмозглую, распутную девицу презрительный взгляд, но Констанция только пожала плечами. Если бы ей пришлось таить свою любовь к Раймонду, он не был бы достоин ее чувства. И, как добрая христианка, она заступится за негодного Левона, хоть тот этого не заслуживал. Как только выдастся удобный случай.

В шатре царили полумрак и прохлада раннего мартовского утра, но сквозь щели уже проникали ослепительные лучи солнца, через полотняные стенки доносились окрики лучников и пехотинцев, ржанье лошадей, звук рожка – обычный шум военного лагеря.

Тощий, с пристальным птичьим взглядом, горбоносый, похожий на белую ворону Жослен даже кольчугу не надел. Так и валялся на грязных парчовых подушках в ядовито-желтом атласном халате с нечестивым узором из полумесяцев. У торговцев все еще попадались старые монеты, на которых Танкред, когда-то героически правивший Антиохией, изобразил себя в чалме, однако в повседневной жизни уважающие себя латиняне в басурманскую одежду не обряжались. Для защиты от нестерпимых солнечных лучей можно было накинуть на железный хауберк льняной бурнус, покрыть шлем белой хлопковой куфией-намётом, но развевающиеся шелковые кафтаны, пестрые шаровары и бренчащие восточные украшения уподобляли рыцаря не Танкреду, а наложнице из сераля.

Раймонд передвинул ферзя.

– Ваш черед, Куртене…

Снаружи послышался далекий крик множества солдатских глоток, затем сильный, глухой удар, от которого содрогнулась земля и задрожало полотнище шатра – византийский таран гулко грохнул в ворота Алеппо. Белобрысый, курчавый, веснушчатый, узкоплечий Жослен откинул полу шатра, выглянул наружу:

– Того и гляди, император без нас обойдется.

Князь почесал заросший щетиной подбородок:

– Не обойдется. Было бы так просто взять Алеппо с наскока, сами уже давно бы справились.

Мимо шатра промчался всадник, и огромная искаженная тень пролетела по полотнищу. Раймонд смахнул с доски фигуры, все равно играть не было мочи:

– Хотел бы я знать, что там происходит.

– Так почему бы вам не взглянуть? Император будет рад нежданной подмоге.

Куртене умел расковырять чужую рану: с тех пор как совместные силы франков и византийцев осадили Алеппо, антиохийцы держались в задних рядах, а теперь, когда греки пошли на штурм, Раймонд, скрежеща зубами, благоразумно отсиживался в шатре:

– Клянусь муками Христовыми, я уже возненавидел и этот Алеппо, и Иоанна, и самого себя. Легче было бы первым на стену лезть.

Куртене задумчиво пожевал финик, сплюнул косточку:

– Боюсь, на этот раз император не простит нашего отсутствия. Следовало бы продемонстрировать ему наше рвение. Мне не хотелось бы разгневать его, уж очень круто василевс обошелся с Левоном.

– Я еще в Киликии заметил, что судьба Левона вас волнует несравнимо больше моей.

– Если честно, больше всего меня волнует собственная судьба и судьба моей Эдессы, которая с трех сторон окружена сарацинами, а с четвертой прикрывает от них вашу Антиохию. А насчет Киликии, Раймонд, не держите зла. Левон – брат моей матери, не мог же я оставить родича.

Эх, Жослен, испортила тебя эта армянская кровь, и ни к чему ты сам о ней напомнил! Твоему отцу и деду Констанции женитьба на киликийских принцессах нисколько не мешала усмирять армянские мятежи железом и кровью. Защита Утремера безнадежна, если франкский барон предпочтет армянскую родню общим франкским интересам.

Жослен потянулся за очередным фиником:

– Князь, а что вы сделаете, если и в самом деле лишитесь Антиохии?

– Перебазируюсь в Эдессу и оттуда буду отвоевывать свой город обратно, – увидев, как замерла на полпути белая рука с фиником, усмехнулся: – Гвозди Христовы, да успокойтесь вы, Куртене! Укроюсь в одной из оставшихся крепостей, на худой конец буду воевать с Иоанном из Иерусалима.

– А если он и Иерусалим захватит?

– Ну, вы фантазер, однако! Тогда отойдем в Акру. Овладеют Акрой, отплывем на Кипр, а то и сам Константинополь себе возьмем! А вы, граф, что сделаете, если лишитесь Эдессы? Постриг примете или, может, в любезную вам Киликию подадитесь в качестве безземельного родича?

– Навряд ли. Полагаю, поступлю так же, как и вы. Но поскольку я не такой страстный любитель сражений, я, пока не поздно, сделаю все, чтобы предупредить подобное несчастье: я буду искать союзников. Я готов заключить мир с армянами, с греками, с самим дьяволом. Даже с Дамаском. Занги давно на него нацелился. Нам одним не устоять, князь.