Книга Первый день вечности - Александр Уралов

Мать, тоже… дура. "Служи, сынок!" Давай, мол, поддержи честь Отчизны… вперёд, за свободу и независимость нашей Родины. Нет, прав был Радик Щукин: "Хочешь в армии гнить — ну и гний!" Безграмотно, может быть, но в самую точку. Ведь первый курс заканчивал! Если бы не Маринка… сука… давалка… любовь моя на всю жизнь… если бы не она — не сидел бы я тут.

Во… опять сцепились… "демократия", "свобода слова"… понеслась душа в рай!

Сколько помнил себя Москвич, всегда о профессиональной армии говорили… и что? Вот, пожалуйста, сидим, блин, ждём БМП и дороги в аэропорт…

Шумят журналисты, шумят… вон, Кирилл опять заорал, руками размахивает, Тараса перебивает…

Москвичу казалось, что всё это — бред беспросветный. На его взгляд Россия отличалась только одним — переменой полярности во взглядах на жизнь. Где у всех путёвых плюс — у нас минус. И наоборот. Тот, кто просрал всё и разворовал — неизменно на белом коне. А тот, кто истово задницу рвал и себя не жалел — как мамочка моя бестолковая — обязательно в говне окажется. Но одну толковую мысль маманя высказала… за все последние годы — мол, для нас, русских интеллигентов, сама работа — уже и награда, и наслаждение.

Стоит ли удивляться, что не платят ни хрена? Ты, значит, работой наслаждаешься — и тебе же ещё и деньги платить? Вот и эти… глас народа… ишь, начальство им не нравится — ворует, мол, много… окладишко, значит, маленький у них…

Ага… политик говорит… Антон который… что там у него? "Инициатива, как и всё путное, должна снизу расти. Сверху только сосульки и сопли вырастают!"

Золотые слова! Вот я и подсуетился… проявил инициативу… и Казбек тоже…

Нет, Казбек просто дёру в свой Дагестан замыслил, а я придумал План… именно я! И пацанов сгоношил на это дело. Москвич прикрыл тяжёлые веки и вдруг отчётливо увидел, как по залитому солнцем белоснежному песку, под неестественно синим небом, идёт весёлый и бородатый Фидель с сигарой в зубах. Не нынешний, нет… а тот, загорелый и могучий адвокат, весёлый сын зажиточных родителей… только что завоевавший власть в бесшабашной курортной стране.

И не в кителе, а в плавках… и на плече акваланг. И смеётся, как в книжке "Куба — да!" — найденной ещё в детстве, на чердаке родного дома по улице маршала Неделина, и залистанной до дыр. Странно, но за все эти годы Москвич так толком и не прочитал текст тощенькой книжонки. Фигня там текст. Главное в ней были — фотографии. Чёрно-белые… но такие яркие! Красавец Че Гевара с бородкой и мужественными часами на стальном браслете, и сам Фидель. Отчаянные парни с автоматами, которые выглядели — ну, просто карнавальной бутафорией, не способной убивать!

Филон — дурак. Будь у нас профессиональная армия, он бы с радостью… и дослужился бы до типичного прапорщика. Мустафа — просто добродушный осёл (или ишак, если уж говорить о корнях), который потянулся за всеми по привычке быть ведомым. Малый… только Малый мог понять замысел. Но Малый есть Малый. "Да, он малый не дурак, но и дурак — немалый"…

А что касается Вовки — он просто честная деревенщина. Небось, предки на Демидова пахали, как бобики… по железу. Рудознатцы хреновы…

Никому из них нельзя было рассказать о своём Великом Плане. Филон, идиот, наверное, думает, что вытребованный самолёт Москвич направит прямо в Америку… в Манхэттен, на пересечение Пятой авеню и Бродвея, блин.

А Малый… хрен его знает, что думает Малый…

Но идея срубить тысяч, этак, пятьсот баксов его здорово заводит.

Вован, поди, мечтает на эти бабки корову купить… или DVD-плейер… или что там у них, в уральской деревне, сейчас популярно.

"А всё-таки я — молодец, — вяло подумал Москвич. — Хорошо, что я их всех в кучу собрал, прямо в студии… и с прямым эфиром — тоже неплохо… пусть показывают… и политик этот, Басов, вовремя прибыл, прямо дар небес… и небо, и море, и Фидель Кастро… и Че собирается в Боливию… не заснуть бы… после водки…

Фидель… "господа, я ещё не красный, я пока только розовый и от вас зависит, покраснею я, или побелею"… Куба, любовь моя… Маринка… бессаме мучо… целуй меня крепче… любовь… держись, Лёнька, не усни…"

— …а как ты представляешь себе будущее? — спросил Андрей.

— Мне кажется, что это будут свободные, гордые люди! — ответила Яна. — Их чувство собственного достоинства будет практически врождённым! Они будут чётко понимать то, до чего мы доходим своим умом, ободрав к тридцати годам бока и насобирав синяков и шишек.

— Здоровыми будут! — выкрикнула Оксанка и виновато моргнула густыми ресницами. — Ой, я вас перебила… но очень хочется, чтобы не было больных и недужных.

— Нанотехнологии и генная инженерия помогут, — вставил Роальд Вячеславович. — Я тут одну статью прочитал, где говорится, что лет через тридцать не будет ни кариеса, ни аппендицита, ни камней в почках. Нанороботы всё в организме исправят и отрегулируют. Живёшь и не болеешь… красота!

- "Всё говорили — вот изобретём радио… и настанет счастливая жизнь! Радио изобрели, а счастья как не было, так и нет!" — пробормотал Андрей.

— Зря ты так, — заметил Антон. — Для чего и нужен прогресс, — для уменьшения меры страдания людей! Это не я сказал, а Иван Ефремов, между прочим. Сам знаешь, из рук в детстве рвали, друг у друга почитать на время клянчили.

В нескольких километрах от них Ольга прижала к себе плюшевого Потапыча. Ей вдруг показалось, что воздух вокруг задрожал и сгустился в какие-то перепаханные бесконечные и багровые равнины. Из телевизора дохнуло удушливой жарой и резким запахом пропотевшей одежды. Там, в студии, сейчас наверняка, как в бане. Ей ли не знать…

— Антон ваш, между прочим, дело говорит! — заметил вошедший в комнату папа и протянул Ольге плед. — Держи! Мама не видит пока — может, выпьешь грамм пятьдесят? А то у тебя совсем измученный вид…

Сейчас. Яна Полозова после поминок

Сколько людей думало о них в тот день! А там, в студии, всё казалось почти нормальным… хм… если не считать постоянного страха за то, что вот-вот, буквально через секунду, всё превратится в заливаемый свинцом кровавый хаос. Сегодня, когда все сидели за столом, кроме горечи от того, что умерла Ольга, присутствовало ещё и едва уловимое чувство гордыни. Ну, да… вот они, скромные герои давнишней истории, овеянные заслуженной славой. Которая, если разобраться, пошла всем на пользу. Сама Янка, вон, книгу написала, и даже не одну. Её последний роман "Срез ствола" (чего греха таить — весьма неплохо продаваемый) — это, ведь, тоже часть пережитого тогда, в студии, десять лет назад.

А тогда, когда всё кончилось? Похороны под прицелами десятков камер, интервью, бесчисленные предложения эксклюзивных прав, автографы… вся эта страшноватенькая суета… если учесть, что стояло за всем происходящим. Политики, журналисты, зрители, писатели, школьники, студенты… прохожие, запросто узнававшие на улицах — иногда ей хотелось кричать в эти лица: "Вы что, люди?!"

Девчонки замуж повыскакивали… на волне, так сказать. Вон, уже детишек в школы водят… не все же такие, как ты, разборчивые и бестолковые. Мать первым делом спросила, сколько она за книгу о пережитом рассчитывает получить. Как Яна не нагрубила ей тогда, сама не помнит. Проревелась потом, чего уж скрывать…