Книга Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель

Давайте пожалеем тетю Соню".

P.S.

Нелишнее добавление, без которого не обойтись.

В рукописи за 1731 год сказано: подьячий Крякутной из Рязани "зделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него зделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив…"

Это случилось за полвека до полета братьев Монгольфьер, которые прославились на весь мир, а Крякутного – первого, возможно, воздухоплавателя – "хотели закопать живого в землю или сжечь".

В годы борьбы с низкопоклонством Крякутного упоминали в газетах и учебниках, поместили о нем статью в Большой советской энциклопедии. К 225-летию полета выпустили почтовую марку, посвященную этому событию, а в городе Нерехте, откуда Крякутной был родом, установили памятник знаменитому земляку, возле которого принимали в пионеры.

Однако специалисты вскоре обнаружили в той самой рукописи позднейшие исправления. Первоначально в ней рассказывалось о Фурцеле, крещеном немце, который будто бы летал на шаре, но в архивах Рязани за 1731 год не оказалось упоминаний ни о Фурцеле, ни о Крякутном, ни о шаре, надутом "поганым и вонючим" дымом.

Возникает вопрос: подьячий Крякутной – был ли он первым воздухоплавателем?

Был ли он?..

Собирал материалы…

…по истории евреев России.

Обнаружил незнакомое для себя имя – Лейба Невахович из Петербурга.

В 1801 году он написал оду "на Всерадостнейший день… восшествия на Прародительский Престол" Александра I.

Красота Иосифа блистает в чертах образа Его,

а разум Соломона царствует в душе…

В 1803 году увидела свет книга Неваховича "Вопль дщери Иудейской" – первое еврейское литературное произведение на русском языке, дабы пробудить в российском обществе гуманные чувства к евреям‚ их "соотчичам".

"Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!.."

За два века до этого Уильям Шекспир написал пьесу "Венецианский купец", где выведен хитрый, жадный, жестокий ростовщик – еврей Шейлок. Невахович был знаком, очевидно, с этой пьесой; тем и объясняется, должно быть, перекличка российского еврея с великим драматургом.

Шейлок (перевод Исая Мандельштама)

Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, внутренних органов, частей тела, чувств, привязанностей, страстей?

Разве не та же самая пища питает его, не то же оружие ранит его, не те же болезни поражают его, не те же средства лечат его, не так же знобит зима, не так же греет лето, что и христианина?

Когда нас колют, разве из нас не течет кровь? Когда нас щекочут, разве мы не смеемся? Когда нас отравляют, разве мы не умираем? А когда нас оскорбляют, разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом…

Дщерь иудейская

В то самое время, когда сердца всех европейских народов меж собой сблизились, когда уже слились воедино, народ еврейский еще видит себя презираемым...

Одно имя иудей производит уже в произносителе и слушателе онаго некое странное и необычайное движение. Имя сие учинилось поносным‚ презренным‚ поруганным и некиим страшилищем для детей и скудоумных...

О, христиане, славящиеся кротостью и милосердием, имейте к нам жалость‚ обратите к нам нежные сердца ваши!..

Ах, христиане!.. Вы ищете в человеке иудея, нет, ищите в иудее человека‚ и вы без сомнения его найдете!..

Клянусь‚ что иудей‚ сохраняющий чистым образом свою религию‚ не может быть злым человеком‚ ниже – худым гражданином!!!..

Книга Неваховича завершалась такими словами: "Тако вопияла печальная дщерь Иудейская‚ отирала слезы‚ воздыхала и была еще неутешима".

Суд в Венеции постановил: Шейлок – под угрозой жестокого наказания – обязан немедленно принять христианство. Лейба Невахович нашел добровольный способ "утешиться": перешел в лютеранство и стал именоваться "губернский секретарь Лев Николаев сын Невахович".

Этим теперь никого не удивишь, и об этом – достаточно.

Сижу в приемной у врача…

…разглядываю полку с книгами, которые приносят пациенты.

Помечено к сведению желающих: "Можете взять любую и не возвращать".

Обрадовался. Поставил на полку свое творение, переведенное на иврит, стал поглядывать в каждое посещение.

А оно стоит себе и стоит, а его не берут и не берут…

Захожу теперь в магазин, вижу стеллажи с неисчислимыми книгами, брови насупливаю горестно:

– Зачем столько? Ну, зачем?.. Для чего новые сочинять, когда прежние еще не прочитаны?

Брат написал: "Рады, что вам досталось столько старых и кому-то ненужных российских книг. Будем надеяться, ваши внуки тоже вызовут лифт, сами погрузят и вздохнут облегченно, что у них эти книги забрали, так как ни русского языка, ни литературы‚ естественно‚ знать не будут".

А ведь становились когда-то очереди‚ со списками‚ милицией и перекличкой в семь утра. Подписывали всё подряд, менялись, забивали шкафы разноцветными корешками: мы не прочитаем, дети прочитают.

Книги уносили из магазинов, как драгоценную добычу. Книгами заполняли шкафы, полки и антресоли. Книги везли на таможни: дети не прочитали, внуки прочитают. А у внуков сложности с русским языком; внуки листают – если, конечно, листают – иные страницы на иных языках. Нечитаные книги из прежней жизни встали немым укором в странах и континентах.

Звонят в книжный магазин:

– Собрания сочинений не нужны?

– Какие собрания?

– Элиза Ожешко, Алоис Ирасек, Ромен Роллан, тридцатитомный Диккенс…

Прерывают:

– Не нужны.

– Так отдадим. Забесплатно. Сами и привезем. Анна Зегерс, Болеслав Прус, Жорж Занд, Леся Украинка, Всемирная литература – сто томов из двухсот…

– У нас есть.

– Будут еще. Анна Зегерс, Болеслав Прус, Жорж Занд…

– Еще нам не надо.

Звонят в библиотеку.

Повторяют список книг.

– Мы подумаем, – отвечают.

– Долго будете думать?

– Не долго. У нас нет места.

– Учтите, – угрожают. – С сего дня считаем книги заложниками. Пока их не заберете, каждый день будем предавать смерти по одной, в мусорном баке…

Смешно?

Не очень.

Огорчительно?