Книга Женские праздники - Сергей Таск

Лицо, которое за столько лет совершенно не изменилось. Это что-то невероятное.

Представляете? Возвращается Лора и видит себя… спящую… а рядом листок из блокнота:

Луна невзначай

упала на дно пруда,

и стало их две.

2000

РАКУРС

Стоило Алексею Федорову не выспаться, как он становился опасен. Прибалтийский рассвет застал его километрах в сорока от города. Ночь, проведенная за рулем, разбудила в нем мрачный азарт лихача, и он выжимал из своего «жигуленка» все, на что тот был способен. Шоссе было идеальным, и машин не много, но то, что они затеяли с майором, могло плохо кончиться. У майора тоже были «жигули», и он ни за что не хотел уступать. Военные народ самолюбивый, у этого же даже звезды раскалились добела, но против Федорова майор не тянул.

Алексею мало было обогнать соперника – один раз он так его подрезал, что тот едва не угодил в кювет. Затем пошла новая игра: «жигуленок» Федорова, точно кобыла, крутил задом перед носом у разъяренного майора, не давая тому обойти себя ни слева, ни справа. Был момент, когда майор решился на обгон и только чудом не врезался во встречный «КрАЗ».

– Дураков надо учить, – по-цыгански скаля зубы, пробормотал Федоров.

Он помахал в окно майору, которого, как щепку в водовороте, вертело на шоссе, и сбросил газ. Отлились ему слезы майора. Шедшая перед ним «Волга» неожиданно сбавила скорость, он ударил по тормозам, но тормоза отказали, он на отчаянном вираже обошел «Волгу», и только тогда машина ему подчинилась. Подбежал водитель.

– Ты что, на тот свет торопишься?

Федоров молча сжимал руль.

– У тебя, чудозвона, отобрать бы сейчас права!

– Леша, что-нибудь случилось? – с заднего сидения поднялось заспанное женское лицо.

Водитель, чертыхаясь, вернулся в свою «Волгу».

– Ничего особенного. Так… тормоза, – Алексей постарался придать голосу оттенок беспечности.

– Давай в автосервис!

– Да ты что, Женька, мы через двадцать минут в городе.

– Леша…

– Глянь! Ты глянь, как чешет! – он прильнул к боковому стеклу. – Во дает… во дает…

– Где? – Женя тоже приклеилась к стеклу.

– Да вон же, вон!

«Жигули» быстро набирали скорость.

– Не вижу… А кто это был?

– А бог его знает.

В вестибюле гостиницы не было ни души, если не считать швейцара, оттиравшего грудью мужчину с лицом невыспавшегося бульдога. За перегородкой девушка-администратор подремывала, прикрывшись книгой. Федоров подкрался с «лейкой», с которой он не расставался, кажется, даже ночью, и щелкнул ее сверху.

– А? Вы кто? – дернулась девушка.

Алексей сунул в окошечко удостоверение.

– Фотокорреспондент журнала «Смена» и Агентства печати «Новости», – раздельно и выпукло, словно то было фонетическое упражнение, произнесла вслух администратор и схватилась за телефон.

– Директору сейчас не до вас, – подпустил туману Федоров.

Девушка мягко положила трубку с видом человека, к которому пришли описывать имущество.

– Так какой там мне, барышня, забронирован номер? – Алексей сменил гнев на милость.

– Ваша фамилия… Ах да, простите, – девушка сверилась с каким-то списком. – Пожалуйста, Алексей Георгиевич, – она протянула ему ключи. – Восьмой этаж, номер-люкс.

– Паспорт жены показывать не нужно?

– Ну зачем, я вам верю.

– Видишь, – Федоров повернулся к Жене, старательно разглядывавшей скучную памятку, пока он разыгрывал этот спектакль, – мне верят на слово даже администраторы в гостиницах.

Женя послала девушке за перегородкой мимическую телеграмму – «Не взыщите тчк неисправим тчк» – и шагнула к лифту.

Она сушила феном волосы, Федоров висел на телефоне.

– Светика не разбудите?.. О, нас еще узнают. Замуж не вышла?.. Тоже красиво. А он?.. – Алексей одобрительно поцокал языком. – Сегодня, старушка, у меня цугцванг, я тебе еще звякну… Птичка? Вылетит птичка, а как же!

Он полистал записную книжку, набрал номер:

– Девушка, вам не нужен чай марки «СВ»?.. Грузинский, свежеворованный… Угадала, дорогая! Федоров собственной персоной. Ты завтра как?.. Да, девочка моя… Понял, буду как штык.

Федоров перелистал несколько страничек.

– Мне выйти? – Женя выключила фен, зрачки у нее потемнели.

– Зачем? – он уже крутил диск и не сразу понял, о чем это она. – Ты, может, подумала?.. Хэлло! Это есть Владас? – забасил он в трубку, изображая из себя иностранца. – Я бы желал приобрести у вас картину… вальюта, конечно, но не очьень твердая… – он утробно зарокотал, довольный собой. – Федоров, он самый, – сказал он своим обычным голосом. – Когда увидимся, дорогой?

– В такую рань морочишь людям голову, я б тебя убила, – Женя снова включила фен.

– Заметано, – говорил в трубку Алексей. – А вот это – увы и ах. Да, старик, без меня… Не расстраивайся, жена у меня пьет за двоих.

– Ну, знаешь! – вскинулась Женя.

– Да вот, женился, – сокрушался Алексей. – Влип – не то слово… Ага, до завтра.

– Никуда я с тобой не пойду, – отрезала Женя, как только он положил трубку.

– Само собой, – согласился Алексей. – Ты сядешь за руль, а я буду пить, чтобы спасти твою репутацию.

Женя выключила фен.

– Федоров, ты монстр.

Терраса, где они пили кофе, подставила горбатую спину августовскому солнцу. Федоров сменил в «лейке» диафрагму.

– Как насчет по чуть-чуть?

– В такую рань? – изумилась она.

– Тогда отнеси, будь другом, пустую тару, а я пока перезаряжу. – Видя ее недоумение, он развел руками: – Самообслуживание – как в лучших домах.

У бармена подобное рвение вызвало умеренную похвалу, которой не жалко для ученика-второгодника. Поняв свою промашку, Женя обернулась, чтобы сказать мужу все, что она о нем думает, – так он ее и сфотографировал: с открытым ртом и растопыренной пятерней, на миг ослепшую от солнца.

Они бесцельно бродили по городу, заглядывая в палисадники, коверкая вслух непонятные объявления, прицениваясь к местному кальвадосу. Инициатива тут принадлежала Жене, поскольку Федоров, верный себе, внаглую щелкал прохожих. Так они дошли до костела.

Женя, перекрестившись по-русски, прошла в гущу прихожан и села, как они, сложив перед собой домиком ладони. Удивленный таким поворотом, Федоров протиснулся к кафедре, с которой ксендз кропил свою паству латынью, и стал украдкой наблюдать за женой. Она молилась страстно, сосредоточась на какой-то выстраданной мысли, и лицо ее, освобожденное от скорлупы буден, было нежным, как семечко подсолнуха.