Книга Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне понадобился еще час, чтобы понять, что эта неожиданная новость была лучшим, что со мной могло случиться – иначе я завершил бы свою жизнь, погрязнув во лжи и заблуждении. Вместо этого над моим прошлым приподнялась завеса. Теперь я анализировал свою малую пригодность к счастью, этот инстинктивный страх оказаться брошенным, что сделало меня в итоге циничным и вполне искушенным старым холостяком. Так не было ли это наилучшим прощальным подарком?
Пора возвращаться. Я встал со скамейки и включил телефон, чтобы вызвать такси. Через мгновение буду у себя дома. Вытянусь на белом диване с первым стаканом скотча, потом с другим, пока не провалюсь в сон. Перестану наконец думать об этом, мусолить, пережевывать, ворошить, перебирать. Баю-бай, Альбер.
Телефон завибрировал: у вас новое сообщение, сегодня, в пятнадцать часов пятьдесят минут. Дрожащий голос Мартена: «Я только что получил последние результаты. Приезжай как можно скорее. Обнимаю тебя».
Обнимаю тебя? Никогда Мартен не проявлял такой лиричности. По крайней мере, это заслуживало прояснения. О да, я отлично понял, Мартен, история подходит к концу, и насколько я тебя знаю, ты в отчаянном положении, не понимаешь, как объявить, что мне осталось жить уже не год, а шесть месяцев, три месяца, неделю. Зверь в конце концов сожрет меня раньше, чем предполагалось. И ты злишься на себя за то, что пообещал мне слишком много. С тревогой ожидаешь моей реакции. Боишься, что я взбунтуюсь, приду в ужас, взорвусь. Мой бедный друг, если бы ты знал, что я и без того уже разорван в клочья.
Это был час окончания уроков в школах. Десятки ребятишек с рюкзаками на спине высыпали на улицы, шли, держась за руки своих мам или скакали вприпрыжку, озорничали, обменивались полдниками, улыбались будущему. Девочки в юбках, мальчики в шортах до колен бежали за голубями, чтобы вспугнуть их. Было так жарко. Вдруг мне стало страшно. Не начал ли я уже разлагаться? Приходи как можно скорее, сказал Мартен. Что такого ужасного обнаружил он на рентгеновских снимках?
Я опустил глаза – чтобы не встречаться с взглядом какого-нибудь малыша – и ускорил шаг. На следующем перекрестке ожидала целая вереница такси. Я прыгнул в первую же подвернувшуюся машину, направление – больница, пожалуйста.
У таксистки, женщины лет пятидесяти с обесцвеченными волосами, был довольно угрюмый вид.
– Туда сегодня много вызовов было. Надо еще посмотреть, как лучше ехать, по бульвару или через мост. Вам куда точно надо? – спросила она.
– В отделение «Скорой помощи», конечно: разве вы не видите, что я умираю?
Женщина резко затормозила.
– Что? Так вам же неотложка нужна, мсье, а не такси!
– Да полно вам, я пошутил. Высадите меня у главного входа.
– Ну и шуточки у вас, – вздохнула женщина, – перепугали меня. Вообще-то надо признаться, что для умирающего вы выглядите до странности неплохо.
– Что ж, я вас за язык не тянул.
– В любом случае, – прокомментировала она, – я вечно нарываюсь на каких-нибудь психов. Так почему бы тогда и не тип, который собрался окочуриться? Знаете, что я насчет жмуриков и «Скорой помощи» думаю? Наверное, пересяду на катафалк. Там, по крайней мере, болтовней не достают и платят вперед.
– В таком случае, – заключил я, – оставьте мне вашу карточку. Может так случиться, что мы вскоре еще разок увидимся.
Мы добрались до места. Я протянул ей пачку банкнот.
– Оставьте себе все. Это вам поможет с вашим маленьким предприятием.
– Но… – начала было она.
Автоматические двери уже раскрылись. Я вошел в больницу.
– Спасибо, мсье! – крикнула таксистка вдогонку. – И к тому же…
Двери за мной закрылись. Я не услышал продолжения ее фразы.
Санитары с трудом толкали каталку. Лавировали между спешившими куда-то коллегами и скопившимися тут носилками, пробивались сквозь журналистов и толпу ошалевших людей, которые цеплялись за их халаты и называли какое-нибудь имя – плача и крича. В этом-то коридоре я и оценил всю серьезность ситуации – и моей собственной, и всех прочих, поскольку и то, и другое оказалось тесно связано.
– Вы в порядке, мсье? Вы еще с нами, а? – беспрестанно повторял высокий чернокожий санитар напротив меня. – Давайте, говорите что-нибудь, надо оставаться в сознании.
Мне было так холодно, я чувствовал себя так плохо, таким уставшим, измочаленным, и не понимал, то ли это мое тело заставляет меня так мучиться, то ли, скорее, мое эго и душа.
– Думаете, это серьезно?
– Нет, – ответил санитар. – Вообще-то я совсем ничего не думаю. Вы все-таки потеряли сознание в приемном покое «Скорой помощи». Но вам уже лучше, да? Это как-то связано со взрывом?
– Никак. Я упал с велосипеда.
В его взгляде промелькнуло разочарование. Конечно, возиться с заурядным пациентом не так захватывающе, как со всеми этими ребятами, которых разнесло в клочья перед их компьютерами.
– Это я из-за ран на вашей голове… Осколки стекла – это же классика, когда окна выбивает взрывной волной, они втыкаются повсюду, в голову тоже… В общем, значит, это не ваш случай…
Он вздохнул и призвал меня в свидетели:
– Вы хотя бы представляете? Встали себе люди сегодня утром, спокойно выпили кофе, привели себя в порядок, может, даже насвистывали или думали о фильме, на который хотели пойти в эти выходные, спустились в метро, доехали до работы, уселись за своим столом, как и каждый день, открыли свои папки, и тут – бум!
Да, представляю. Я тоже встал сегодня утром, чувствуя себя в полной форме, я был влюблен, готовился сделать предложение своей возлюбленной, съел превосходного омара на завтрак, занялся любовью за кофе, потом оседлал велосипед, столкнулся с собакой и – бум! Моя жизнь полетела к чертям.
Ладно, я не погиб. Всего лишь невидимая сторона сердца перестала биться. Зачем, Либби? Зачем было мне лгать? Ты вовсе не была обязана разыгрывать из себя ревнивицу или безоговорочно влюбленную. Если бы ты была искренней с самого начала, мы смогли бы полюбить друг друга как-нибудь по-другому, не приплетая сюда будущее. Но тебе этого было недостаточно. Ты хотела полностью обладать мной, каковы бы ни были последствия. Тебе плевать на других. Впрочем, я отнюдь не первый, о, нет. И до меня в твоем списке были многочисленные жертвы, и отнюдь не ничтожные. Они тоже поверили в твою честность, прежде чем узнали, что уже не интересны тебе, что обмануты, заменены, отодвинуты в сторону, выброшены и незаметно исчезли, без шума, ничего не требуя, не развязывая войну.
Я согрешил из гордыни. Ты сказала, что со мной все по-другому. Что я другой. Сказала, что предыдущие не дотягивали до моего уровня. Что они сами виноваты, потому что оказались не способны тебя удержать. Тебе удалось внушить мне, что я был единственным, кто по-настоящему что-то для тебя значил, что рядом со мной даже владыка мира показался бы пресным и неинтересным – ты так и сказала. И я оказался так глуп. Так жалок. Хотя мог бы догадаться. Ведь были доказательства. Наглядные свидетельства. Твоя любовь к деньгам, к комфорту. Твоя манера добиваться всего, никогда ничего не давая взамен. Тебе бы лицедейкой быть, Либби. Никто, кроме тебя, не умеет так хорошо изображать искренность. Никто другой, кроме тебя, не умеет так обещать. Будущее с тобой перехлестывает через край, вот в этом твоя сильная сторона: тем, кто боится пустоты, ты живописуешь царство, откуда скука навсегда изгнана.
