Книга 100 дней счастья - Фаусто Брицци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Массимилиано наливает мне холодный персиковый чай. Он делает его сам из минеральной воды и персиков. Такой чай оценила бы сама Богоматерь.
Через минуту к нам присоединяется мрачный Джанандреа, который тоже стал постоянным клиентом. Сегодня я узнаю, что он работает портным и что его жена сбежала с заправщиком из Удине.
Мы режемся в карты. «Сорок» – известная игра, в которую я не играл с незапамятных времен. Я даже не могу вспомнить правил. Моя новая и такая короткая жизнь мучительно вынуждает меня делать давно забытое или то, чего я не делал вовсе. Хоть что-то позитивное есть в моей болезни.
Мы с Коррадо отправляемся за Умберто в его больницу. Нас ждет отличный аперитив в центре города.
Я еще не сообщил друзьям о своем решении.
После первого коктейля я заявляю:
– Через шестьдесят девять дней я еду в Швейцарию.
– Отлично, путешествие задумал? – до Коррадо пока не доходит. Я слишком обтекаемо выразился.
– Я заказал место в клинике, где помогают покончить с собой.
После слов «покончить с собой» наступает нереальная тишина. Несколько минут не слышно ничего, кроме раздающейся вдалеке песни группы «Oasis». Даже мой кашель не осмеливается вырваться наружу.
– Но почему через шестьдесят девять? – спрашивает Умберто, чтобы прервать тишину.
– Я считаю дни. Веду обратный отсчет от ста до нуля. Символично, конечно, но имеет и статистическую ценность. Когда дело подойдет к нулю, я впаду в последнюю стадию. И буду крайне жалок. Поэтому я решил, что последним днем будет тот, который я обозначил нулевым. Решено.
– Ты что, сдаешься? – не верит своим ушам Коррадо.
– Да нет, просто не хочу наблюдать свое физическое разложение. И не хочу, чтобы дети вспоминали увядшего отца, ставшего пленником инвалидного кресла.
– А Паола знает?
– Пока нет.
– Скажи, что ты пошутил! – требует Коррадо, у которого сказанное не укладывается в голове.
– Мне и самому бы хотелось. Неплохо было бы, а? Друзья, у меня нет никакого рака, я вас разыграл, чтобы вы меня немного побаловали. Но все так, как оно есть. Я хочу насладиться двумя месяцами жизни и тем, что мне осталось.
– Что нам осталось, – грустно уточняет Коррадо. Мушкетеров ведь трое.
– На самом деле их было четверо. Самым главным был д’Артаньян, – уточняет Умберто.
Мы погружаемся в спор о совсем неподходящем названии, которое выбрал Дюма для своего романа и радостно вспоминаем своего старого лицейского друга Андреа, который был у нас за д’Артаньяна, но давным-давно переехал в другую страну. Мы были непобедимой четверкой. Потом мы выпиваем еще по коктейлю и обсуждаем круглую попку девицы, облокотившейся на стойку так, что можно разглядеть трусики. Наш разговор уходит в другую сторону, словно мы стараемся держаться подальше от Фрица. Фриц рифмуется с только что выпитым нами «Спритцем», но второй куда лучше первого.
– Через шестьдесят восемь дней я покончу с собой.
Паола замирает.
– Что ты несешь?
– Дружище Фриц побеждает. Мне хуже день ото дня. Если верить врачам, то уже через пару месяцев я буду лежать, обколотый обезболивающими, после чего перейду в финальную фазу. Не слишком приятное зрелище. Я хотел бы уйти до этого. Так поступают слоны. И я.
– Я что-то не понимаю…
Паола подавлена. Но как сказать это по-другому, я так и не придумал.
– Я заказал себе место в больнице Лугано.
– Ты заказал эвтаназию?
– Если быть точным, то я обратился за помощью, чтобы избавиться от страданий.
– И когда ты принял решение?
– Неделю назад.
– А почему ничего не сказал?
– В последнее время как-то не выходит поговорить.
– Ты сумасшедший.
Довольно долгое время мы просто молчим. Потом Паола берет сумочку и уходит.
А я остаюсь.
Остаюсь оплакивать наше былое взаимопонимание.
Из-за этой истории с синьорой Морони я потерял сразу нескольких человек: жену, подругу, любовницу, соратницу, поклонницу – одним словом, всех. И всех в одном лице.
Я потерял мое все.
Паола – мое все. Вот самое точное определение.
Но что я для нее теперь?
Балласт, сосед, предатель, отец ее детей.
Я знаю, что она все еще любит меня, я это чувствую.
И это сила, которая заставляет меня двигаться вперед.
В тетради с портретом Дзоффа написано:
сделать так, чтобы Паола меня простила
Пока я еду в бассейн, в машине вдруг начинает что-то жужжать. Она пытается вскарабкаться на холм, точно выдохшийся велосипедист в Доломитовых Альпах. Наконец, из-под капота вырывается облако черного дыма, и машина затихает и замирает. Ну и хорошо.
Я тихонько подаю назад, воспользовавшись наклоном, а затем пешком спускаюсь по лесенке, ведущей вниз, к реке. Я направляюсь в мастерскую, где уставший восемнадцатилетний механик заявляет, что мою машину «поедут забирать, когда вернется главный». Я доверчиво оставляю ему ключи и присаживаюсь за столик в соседнем баре. Это тихий уголок в районе Трастевере, я здесь никогда не бывал. Нино, бармен, сразу мне понравился. Неподалеку от главного входа большая стена без единого окна тянется вдоль тротуара, а на ней красуется необычное граффити, придуманное Нино. Стена поделена надвое: на одной стороне красной краской написано «ЛЮБЛЮ», на другой темно-синим цветом провозглашается «НЕНАВИЖУ». Нино хотел создать своего рода «общественный дневник», чтобы все, кто пожелает, записывали в нем то, что им нравится или не нравится. Тут же Нино обозначил несколько правил «заполнения» стены: избегать оскорблений или ругательств, не упоминать футбольные команды и политические партии, на остальное – никаких ограничений. Я заказываю ананасовый сок и иду читать надписи. Стена заполнена всевозможными признаниями всех размеров и цветов, иные подписаны, иные нет.
Обозначу те, что показались мне самыми симпатичными.
В разделе «ЛЮБЛЮ»:
Когда бабушка трет для меня яблоко.
Ренато
Когда Фонци бьет по музыкальному автомату, а тот поет.
Лоренцо
День смерти моей свекрови.
Даниэла
Гром
(без подписи)
Улыбающиеся титьки Марисоли.
Гвидо
