Книга Крестный отец "питерских" - Юрий Шутов

Незаметно за разговорами проступили в иллюминаторе очертания самих фортов. Делегированному командующим бизнесмену наконец удалось завладеть вниманием Собчака, склонившего к нему голову. Он, очень торопясь и волнуясь, стал хрюкать и харкать словами прямо в ухо «главного реформатора», безуспешно пытаясь развить свою мысль. В это время француз поманил пальцем «патрона» попозировать на палубе при подходе к Чумному форту. Собчак тут же «оделся» в выхваченные из моего нагрудного кармана темные очки «от Картье», оставив кронштадтского мечтателя с непроглоченной слюной. Тот так и не успел состряпать модель цивилизации этих мест, отчего его лицо стало вмиг ненормальным. А «патрон» уже показывал фотографу зубы, про себя повторяя английское слово «сыр», как учила его жена.

Справа через фарватер разваленными стенками и ржавчиной бесконечных пакгаузов спустился к воде Кронштадт — наш славный российской город каменных памятников побед, убийств и столетий. Всюду носились обалдевшие стаи чаек и гордые буревестники с городских помоек. Их криками ныл воздух.

Катер пришвартовался к стенке форта. Собрался покапать дождик. Фотограф торопил. Все резво соскочили на пирс и прошагали к бастиону по заросшим целебными ромашками мосткам причальной старины. Над крышей полуразвалившейся крепости, шарахнув воронью стаю, проревел гудок проходящего корабля. Чуть сбоку Собчака семенил в остатках валенок и ворковал голубком старичок-туземец, надо думать, сторож, только неясно чего. Он был аккуратно подстрижен, но одет в отчаянное тряпье. Француз сделал несколько снимков, и мы отплыли дальше.

На других фортах «осьмнадцатый» век также провалился в екатерининско-вольтеровский мрак времени. Всюду стыла дремучая тишина, изредка взвывая от тоски корабельными сиренами. День был смыт водой, сумерки развозились кораблями, теряющими вдали свои очертания.

При подходе к вставшему из залива городу все опять вышли на палубу, где парочка матросов тихо пела от холода разбойничьи песни.

Прощаясь, адмирал, думаю, так и не понял, зачем у него отняли выходной день.

* * *

Недели через две журнал привезли прямо из Парижа. В нем, кроме Собчака в полный рост и разных позах, были еще несколько фотографий Горбачева. Такое соседство в одном номере делало Собчаку недосягаемую честь.

Рабочий день был сорван. Собственное фото на вкладке «Пари-Матч» не отпускало Собчака от стола. Притулившись к дверному косяку, я тупо смотрел, как «патрон» баюкал взглядом журнал, косясь на него по-медвежьи то одним, то другим глазом.

Глава 13 Новая «Барьеризация»

Для создания хаоса и неразберихи в управлении государством мы будем незаметно, но активно способствовать самодурству чиновников, расцвету бюрократизма, казнокрадства, взяточничества и беспринципности, возведя все это в добродетель, а честность и порядочность будут постоянно осмеиваться, тем самым станут никому не нужны и превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх и беззастенчивость, предательство и вражду народов — прежде всего, вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать…

Из Протоколов сионских мудрецов

…

…Ведомственную столовую Ленсовета охранять от набегов людей с улицы становилось все труднее. Кроме этого, большинству депутатов, похоже, сильно докучали различные, но постоянные ходоки. Поэтому пыл свободы вкупе с обещаниями, данными избирателям, испепеливший в самом начале преграды, барьеры и милицейские кордоны на подступах к исполкомовскому чиновному люду, у «нардепов» быстро перешел в жгучее, устойчивое желание сохранить только для себя вместе со столовой все приобретенное и завоеванное в упорной предвыборной борьбе с социализмом. Пропускной режим в Ленсовет был срочно восстановлен и значительно усилен новыми, неведомыми коммунистам формами, до каких предшественники даже додуматься не могли, либо не захотели, или убоялись, ограничивая желание каждого попасть в здание лишь предъявлением на входе любого документа, удостоверяющего личность.

Модернизированную пропускную систему избиратели восприняли без особого протеста, хотя теперь даже с большими потерями времени и многократными приходами в бюро пропусков попасть простому человеку к своим обуянным принципиальностью избранникам стало очень проблематичным делом, так как дозвониться до не желавших этих встреч депутатов было практически невозможно. В общем, вдрызг разбитый после выборов старый бюрократический порядок спешно реставрировался, но в сильно искаженном, прямо-таки каком-то маниакальном варианте. Однако всех это почему-то устраивало.

Я никак не мог свыкнуться и понять причину отсутствия всеобщего возмущения такой быстро доведенной до абсурда новой «барьеризацией», осуществленной одновременно с разрушительной «переделкой» вчерашнего советского аппаратного механизма, еще совсем недавно хотя и раздражавшего всех своей волокитой, но имевшего все же конкретные сроки рассмотрения и исполнения заявлений. Взамен родился злобный недоносок, полностью отторгающий любого обратившегося со своей бедой человека. Стало просто невозможно даже получить доступ к интересующему его чиновнику, а если это случайно происходило и, к тому же, удавалось всучить новому «слуге народа» свою челобитную, то никто бы не удивился, обнаружив ее спустя некоторое время среди туалетных обрывков. Пошла какая-то доселе небывалая, с явным преимуществом свеже-чиновничьего аппарата игра в вопросы без ответов, но с громогласно-видимым желанием их дать. Стало образовываться некое недосягаемое для простых смертных депутатское могущество, как следствие присвоенных государственных возможностей, возложенных на них обществом.

Во взгляде многих «народных избранников» уже чувствовалось классовое превосходство. Депутаты, порой плохо скрывая ехидную улыбочку, предлагали ходокам преодолевать милицейский кордон, отделяющий избранников от народа, только с помощью телефона, доходчиво и терпеливо разъясняя раздраженным людям, что таким способом можно делать все, кроме детей, а потому, мол, вовсе не обязательно топтать полы кабинетов да отнимать их личное время. Если же кому-то и удавалось прорваться сквозь посты, то на них смотрели как на сантехника, вломившегося в спальню молодоженов в самый неподходящий момент.

Все избранники пребывали в состоянии какого-то депутатского аффекта вперемежку с приступами безграмотной самостоятельности, под натиском которых стройная многолетняя система управления городским хозяйством быстро разрушалась, создавая этим распадом особую, оживленно веселящую атмосферу всеобщей дурманящей услады.

Площадка внутренней лестницы при переходе от зала заседаний к туалетам стала местом не только постоянного курения с «трепами», но и беспрерывных «толковищ» для концентрации взглядов групп единомышленников, названных впоследствии «фракциями». Депутаты там роились в дыму, пребывая на этой «работе» почти целыми днями, лишь изредка расходясь отдохнуть по залам и кабинетам дворца, где заседали выбранные ими комиссии. Изначальное чисто «броуновское» движение в рамках этой лестничной площадки впоследствии сильно замутилось дымящим и внимающим постоянным представительством разнообразных течений, группировок и фракций и стало носить нездоровый оттенок латиноамериканских парламентов просоциалистической ориентации. Но вскоре пришло время освободиться поголовно даже от подобных признаков социализма. Вот тогда власть Советов депутатов, по традиции называемая советской, неприметно для постороннего глаза и приняла форму «демократии нового типа», озарив переливами свежих возможностей большинство завсегдатаев мест для курения. И если раньше чиновники всех рангов лишь грезили за все брать взятки, то «демократы» их мечты враз осуществили.