Книга Приглашение на казнь - Владимир Набоков

-- Вы, верно, слышали, -- сказал Цинциннат, -- послезавтра -- мое истребление. Больше не буду брать книг.

-- Больше не будете, -- подтвердил библиотекарь.

Цинциннат продолжал:

-- Мне хочется выполоть несколько сорных истин. У вас есть время? Я хочу сказать, что теперь, когда знаю в точности... Какая была прелесть в том самом неведении, которое так меня удручало... Книг больше не буду...

-- Что-нибудь мифологическое? -- предложил библиотекарь.

-- Нет, не стоит. Мне как-то не до чтения.

-- Некоторые берут, -- сказал библиотекарь.

-- Да, я знаю, но, право -- не стоит.

-- На последнюю ночь, -- с трудом докончил свою мысль библиотекарь.

-- Вы сегодня страшно разговорчивы, -- усмехнулся Цинциннат. -- Нет, унесите это. Quercus'a я одолеть не мог! Да, кстати: тут мне ошибкой... эти томики... по-арабски, что ли... я, увы, не успел изучить восточные языки.

-- Досадно, -- сказал библиотекарь.

-- Ничего, душа наверстает. Постойте, не уходите еще. Я хоть и знаю, что вы только так -- переплетены в человечью кожу, все же... довольствуюсь малым... Послезавтра...

Но, дрожа, библиотекарь ушел.

XVII

Обычай требовал, чтобы накануне казни пассивный ее участник и активный вместе являлись с коротким прощальным визитом ко всем главным чиновникам, -- но для ускорения ритуала было решено, что оные лица соберутся в пригородном доме заместителя управляющего городом (сам управляющий, его племянник, был в отъезде, -- гостил у друзей в Притомске), и что к ужину, запросто, придут туда Цинциннат и м-сье Пьер.

Была темная ночь, с сильным теплым ветром, когда они, оба в одинаковых плащах, пешие, в сопровождении шести солдат с алебардами и фонарями, перешли через мост в спящий город и, минуя главные улицы, кремнистыми тропами между шумящих садов стали подниматься в гору.

(Еще на мосту Цинциннат обернулся, высвободив голову из капюшона плаща: синяя, сложная, многобашенная громада крепости поднималась в тусклое небо, где абрикосовую луну перечеркнула туча. Темнота над мостом моргала и морщилась от летучих мышей.

-- Вы обещали... -- прошептал м-сье Пьер, слегка сжав ему локоть, -- и Цинциннат снова надвинул куколь.)

Эта ночная прогулка, которая, казалось, будет так обильна печальными, беспечными, поющими, шепчущими впечатлениями, ибо что есть воспоминание, как не душа впечатления? -- получалась на самом деле смутной, незначительной и мелькнула так скоро, как это только бывает среди очень знакомой местности, в темноте, когда разноцветная дневная дробь заменена целыми числами ночи.

В конце узкой и мрачной аллеи, где хрустел гравий и пахло можжевельником, вдруг явился театрально освещенный подъезд с белесыми колоннами, фризами на фронтоне, лаврами в кадках, и, едва задержавшись в вестибюле, где метались, как райские птицы, слуги, роняя перья на черно-белые плиты, -- Цинциннат и м-сье Пьер перешли в зал, гудевший многочисленным собранием. Тут были все.

Тут выделялся характерной шевелюрой заведующий городскими фонтанами; тут вспыхивал червонными орденами черный мундир шефа телеграфистов; тут находился румяный, с похабным носом, начальник снабжения; и с итальянской фамилией укротитель львов; и судья, глухой старец; и, в зеленых лакированных туфлях, управляющий садами; -- и множество еще других осанистых, именитых, седовласых особ с отталкивающими лицами. Дамы отсутствовали, ежели не считать попечительницы учебного округа, очень полной, в сером сюртуке мужского покроя, пожилой женщины с большими плоскими щеками и гладкой, блестящей, как сталь, прической.

Кто-то при общем смехе поскользнулся на паркете. Люстра выронила одну из своих свечей. На небольшой, для осмотра выставленный, гроб кем-то уже был положен букет. Стоя с Цинциннатом в стороне, м-сье Пьер указывал своему воспитаннику эти явления.

Но вот хозяин, смуглый старик с эспаньолкой, хлопнул в ладоши, распахнулись двери, и все перешли в столовую. М-сье Пьер и Цинциннат были посажены рядом во главе ослепительного стола, -- и, сперва сдержанно, не нарушая приличий, с доброжелательным любопытством, переходившим у некоторых в скрытое умиление, все поглядывали на одинаково, в гамлетовки [20], одетую чету; затем, по мере того как на губах м-сье Пьер разгоралась улыбка и он начинал говорить, взгляды гостей устремлялись все откровеннее на него и на Цинцинната, который неторопливо, усердно и сосредоточенно, -- как будто ища разрешения задачи, -- балансировал рыбный нож разными способами, то на солонке, то на сгибе вилки, то прислонял его к хрустальной вазочке с белой розой, отличительно от других украшавший его прибор.

Слуги, навербованные среди самых ловких франтов города, -лучшие представители его малиновой молодежи, -- резво разносили кушанья (иногда даже перепархивая с блюдом через стол), и общее внимание привлекала учтивая заботливость, с которой м-сье Пьер ухаживал за Цинциннатом, сразу меняя свою разговорную улыбку на минутную серьезность, пока бережно клал лакомый кусок ему на тарелку, -- после чего, с прежним игривым блеском на розовом, безволосом лице, продолжал на весь стол остроумнейший разговор -- и вдруг, на полуслове, чуть-чуть засутулясь, хватая соусник или перечницу, вопросительно взглядывал на Цинцинната, который, впрочем, не притрагивался ни к какой еде, а все так же тихо, внимательно и усердно переставлял ножик.

-- Ваше замечание, -- весело сказал м-сье Пьер, обращаясь к начальнику городского движения, влепившему свое словцо и теперь предвкушавшему очаровательную реплику, -- ваше замечание напоминает мне известный анекдот о врачебной тайне.

-- Расскажите, мы не знаем, ах, расскажите, -- потянулись со всех сторон к нему голоса.

-- Извольте, -- сказал м-сье Пьер. -- Приходит к гинекологу...

-- Звините за перебивку, -- сказал укротитель львов (седой усач с пунцовой орденской лентой), -- но утвержден ли господин, что та анекдота вцельно для ушей... -- он выразительно показал глазами на Цинцинната.

-- Полноте, полноте, -- строго отвечал м-сье Пьер, -- я бы никогда не разрешил себе ни малейшей скабрезности в присутствии... Значит, приходит к гинекологу старенькая дама (м-сье Пьер слегка выпятил нижнюю губу). У меня, говорит, довольно серьезная болезнь, и боюсь, что от нея помру. Симптомы? -- спрашивает тот. -- Голова, доктор, трясется... -и м-сье Пьер, шамкая и трясясь, изобразил старушку.

Гости грохнули. В другом конце стола глухой судья, страдальчески кривясь, как от запора смеха, лез большим серым ухом в лицо к хохотавшему эгоисту соседу и, теребя его за рукав, умолял сообщить, что рассказал м-сье Пьер, который, между тем, через всю длину стола, ревниво следил за судьбой своего анекдота и только тогда перемигнул, когда кто-то наконец удовлетворил любопытство несчастного.