Книга Все может быть - Джейн Грин

Ник в ужасе восклицает:

— Что это?

— Знаю, знаю, — говорю я. — Ужасный живот.

Ник придвигается ближе, опускается на колени и прикладывает одно ухо к животу. — Да, Либби, — он глубокомысленно кивает, — у тебя живот раздулся от обжорства.

Я начинаю смеяться.

— Мой диагноз, — продолжает он, постукивая по животу и изображая доктора, — передозировка китайской еды.

Как он узнал?

— Как ты узнал?

Ник встает и невозмутимо пожимает плечами.

— Такая у нас, врачей, работа.

Я поворачиваюсь и вижу улики, оставленные на кухне, — коробочки из фольги и белые картонные крышки. Я собиралась прибраться, потому что не хотела, чтобы Ник, да и вообще любой мужчина узнал, что я практически существую за счет китайского фаст-фуда. Я бы предпочла, чтобы он думал, что я ем салат-латук и копченый лосось, как настоящая леди, но уже поздно.

— Мы можем еще успеть до закрытия выпить по одной, — говорит Ник. — Не хочешь сходить в бар?

— Конечно! — охотно соглашаюсь я, сажусь и натягиваю кроссовки. — Куда ты хочешь?

— Может, в «Вестборн»?

— Отлично.

Мы идем в «Вестборн», и, как ни странно, это первое место, где и я, и Ник чувствуем себя одинаково уютно. «Вестборн» немного похож на паб, и Ник расслабляется. И это достаточно модное место — по крайней мере там полно трастафарианцев из Ноттинг Хилла, — чтобы расслабилась я.

Вечер теплый, поэтому мы сидим на улице за деревянным столом, и только мне приходит мысль, что нам так хорошо вместе, как Ник снова начинает вздыхать.

— Что еще случилось?

Он вздыхает.

— Послушай, Ник, ведь что-то не так, да?

Он снова вздыхает и смотрит на меня.

— Ты мне очень нравишься, Либби, — начинает он.

Мое сердце падает, потому что я знаю, что он скажет дальше. Он скажет «но».

— Нет, ты мне действительно нравишься. Но… — И он замолкает.

— Ты мне тоже очень нравишься, — некстати заявляю я.

— Я знаю, — говорит он. — Это-то меня и беспокоит.

О черт, Джулс все неправильно поняла. Он знает, что нравится мне, и по всем правилам его это испугало. Боже, ну почему я не изображала из себя недотрогу, почему не попыталась казаться холодной?

— Я просто не знаю, что делать.

— Я не понимаю.

— Мне так уже давно никто не нравился. За последний год у меня было несколько женщин, с которыми я мог бы завязать какие-то отношения, но я этого не сделал, потому что я не готов к ответственности, и сначала не хотел строить серьезные отношения с тобой, но ты так мне нравишься, что все получилось само собой.

— Ник, — говорю я очень медленно, — ты слишком серьезно ко всему относишься, а у нас все не так. Между нами нет никакой привязанности, мы просто развлекаемся друг с другом, так что же в этом плохого?

— Нет, Либби, между нами есть привязанность, и ты это понимаешь.

Нет смысла отрицать это, потому что он прав.

— Меня пугает то, что ты хочешь большего. Я знаю, что в какой-то момент, совсем скоро, ты пожелаешь, чтобы я взял на себя обязательства, И я знаю совершенно точно, что не смогу этого сделать, даже если захочу этого больше всего на свете. Я просто не готов.

Что я могу сказать? Он опять прав. Он вздыхает.

— И ты мне слишком нравишься, я не могу тебя обидеть, но знаю, что это неизбежно.

— Может, и нет, — защищаюсь я, — может, я и не привязалась к тебе, как ты думаешь.

— Нет?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю.

— Послушай, — он берет меня за руку. — Ты самый прекрасный человек, которого я встретил за многие годы, и, если бы мы встретились через год, может, даже через несколько месяцев, мы могли бы быть счастливы вместе, но я не могу дать тебе то, что тебе нужно. — Он снова вздыхает. — Я не могу разобраться со своей жизнью и не могу заводить серьезных отношений, пока не сделаю этого. Я хочу опубликовать свою книгу, но также знаю, что мне нужны деньги, стабильность, что так не может продолжаться вечно. Если бы у меня был контракт на книгу или работа, все было бы по-другому, но мне нужно сконцентрироваться сейчас на этом и для меня не время ввязываться в любовные отношения.

Кажется, я сейчас начну плакать, но мне удается сдержаться. Может, надо сказать ему, что все в порядке, я не возражаю, мне все равно, что, раз уже у него нет денег, я готова ждать. Но я понимаю в глубине души, что он уже решил и ничего не изменится.

— Так, значит, все кончено? — говорю я очень тихим голосом и думаю: так я и знала; я все поняла уже в ту ночь, когда мы не занялись сексом.

— Нет, — он вздыхает, — я не знаю. Я не хочу прекращать с тобой встречаться.

— Так, значит, мы не расстаемся? — Надежда еще есть — маленький огонек в конце тоннеля.

— Не знаю. Вряд ли. Я не хочу терять тебя.

— Но ты не можешь получить и то и другое, — говорю я и сама поражаюсь своей твердости. Но в то же время молюсь, чтобы, если я скажу, что не хочу оставаться просто друзьями, он нашел способ преодолеть эту ситуацию и остался со мной. — Я не могу быть твоим другом, — продолжаю я. — Прости, но я просто не могу.

— Я не знаю, что делать. Что ты думаешь?

— Я думаю… — Я умолкаю и внезапно чувствую себя очень взрослой. — Я думаю, что уже очень поздно. Думаю, вчера мы поздно легли и оба устали, а когда ты устал, все представляется в гораздо худшем свете. Думаю, нам надо пойти домой, выспаться и решить все утром.

Мне кажется, я сказала все правильно, потому что Ник расслабляется и говорит:

— Наверное, ты права. Хорошо. Пойдем? — И мы уходим.

Мы идем домой и занимаемся любовью — любовью, а не просто сексом, потому что делаем это невероятно нежно и все время смотрим друг другу в глаза. Пару раз мне даже кажется, что глаза Ника наполняются слезами, и думаю: как он мог попрощаться со мной, когда нам было так хорошо?

Мы засыпаем, обнявшись. Обычно я отворачиваюсь минут через двадцать, потому что не люблю спать, так близко прижавшись к кому-то, мне нужно пространство, чтобы нормально выспаться. Но когда открываю глаза, он все еще крепко сжимает меня в объятиях; а на часах уже без десяти восемь. Я целую его, и мне кажется, что вчерашний вечер был всего лишь дурным сном.

Мы вместе спускаемся в метро и оба чувствуем, что что-то изменилось, хотя мы ни слова не говорим о прошлом вечере. Поцеловав меня на прощание, Ник спрашивает:

— У тебя все в порядке?

Я киваю.

— А у тебя? — спрашиваю я.

— Я все еще не знаю, что делать, — говорит он. — Теперь совсем не знаю. — Он обнимает меня.