Книга Найден мертвым. Тупое орудие - Джорджетт Хейер

— «Лживый язык — только на мгновение»[40], — с мрачным удовольствием изрек Гласс.

— Так считают лишь наивные. Вы по-прежнему утверждаете, что человек, которого вы тем вечером встретили у Флетчеров в саду, был с пустыми руками?

— Вам угодно, чтобы я изменил показания? — Гласс с осуждением взглянул на сержанта. — А ведь «что молот и меч и острая стрела, то человек, произносящий ложное свидетельство против ближнего своего»[41].

— Лжесвидетельствовать вас никто не просит! — разозлился сержант. — По мне, вы хуже любых стрел и молота, если их использовать как оружие. Однажды я просил вас не дерзить, а сейчас терпение лопнуло. Подождите! — велел Хемингуэй, посреди тротуара вытащил записную книжку и стал листать. — Я тут выписал кое-что специально для вас. Знал, что пригодится… Вот! «Человек, который, будучи обличаем, ожесточает выю свою, внезапно сокрушится. — Хемингуэй полюбовался действием своего контрудара и, довольный, дочитал до конца: — И не будет ему исцеления»[42].

Гласс поджал губы, но после недолгих колебаний произнес:

— «Погибели предшествует гордость и падению надменность»[43]. «Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем»[44].

— Отлично! — Хемингуэй спрятал блокнот в карман. — На том и порешим.

— «Беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне»[45], — тяжело вздохнув, посетовал Гласс.

— Ну и хватит об этом, — чуть смягчился Хемингуэй. — У вас появилась скверная привычка, от которой нужно избавиться. Простите, если я был с вами резок. Забудем, и все.

— «Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь»[46], — по-прежнему грустно напомнил Гласс.

Что тут скажешь? У Хемингуэя на языке вертелись одни богохульства. Он знал: Гласс ответит на них очередной цитатой, поэтому сдержался и зашагал дальше в напряженном молчании.

Шедший рядом Гласс явно не подозревал, что прогневал сержанта.

— Орудие убийства вы не обнаружили. О чем я вас предупреждал, — сказал констебль, когда они свернули к участку.

— Вы не ошиблись, — отозвался сержант. — Орудие убийства я не обнаружил. Зато обнаружил нечто, что вы заметили бы еще два дня назад, будь у вас хоть капля мозгов.

— «Сдерживающий уста свои — разумен»[47], — парировал Гласс. — Что же я просмотрел?

— Впрочем, возможно, это и не ваша оплошность, — проговорил Хемингуэй, стараясь быть справедливым. — Часы в передней на минуту отстают от часов в кабинете покойного Эрнеста, которые идут синхронно с вашими. Более того, по словам мисс Флетчер, отстают они уже давно.

— Это важно для расследования? — осведомился Гласс.

— Конечно, важно. Хотя дело ничуть не проясняется. Как я и говорил, в расследованиях вроде этого постоянно всплывают новые факты, опровергающие рабочую версию. Судя по всему, человек, которого вы видели — мы считаем, это Карпентер, — и совершил убийство.

— Пожалуй, — согласился Гласс.

— Минутное несоответствие создает множество проблем, — сказал Хемингуэй. — Во втором акте своего гениального спектакля миссис Норт заявила, что когда выбежала из кабинета в переднюю, часы начали бить десять. Уходящего Карпентера вы увидели в 22:02. Получается, у него была лишь пара минут, чтобы размозжить Эрни голову, избавиться от орудия убийства и добраться до калитки. На мой взгляд, это невыполнимо, однако гипотетически возможно. Теперь выясняется, что миссис Норт сбежала из кабинета не в 22:00, а в 22:01, то есть гипотетическая возможность исчезает. Значит, Карпентер не убийца, он лишь заглянул к покойному Эрни, попробовал его потрясти и, как рассказывала миссис Норт, был выпровожен из Грейстоунс. Настоящий убийца затаился в саду и выжидал удобный момент. Пока вы, увидев Карпентера, гадали, нужно ли вмешиваться, убийца сделал свое дело.

— Возможно, — кивнул Гласс, немного подумав. — Только как он ушел? Я в саду никого не заметил.

— Охотно верю, но вы же под каждый куст не заглядывали. Поводили туда-сюда фонарем и решили: там чисто. Что мешало убийце скрыться, когда вы были в кабинете?

— По-моему, случилось все не так, — медленно проговорил Гласс, остановившись на ступеньках участка. — Мне не верится, что с 22:01, когда из дома выбежала миссис Норт, и до 22:05, когда я обнаружил тело, преступник успел выбраться из своего убежища, проникнуть в кабинет, убить Эрнеста Флетчера и вернуться в убежище. Да, я попал в кабинет лишь в 22:05, но, по-вашему, я шел по дорожке и не заметил, как из дома выскользнул человек?

— Вот что значит не пороть чушь, а думать о деле, — похвалил Хемингуэй. — Впрочем, ответ на ваш вопрос у меня есть. Откуда уверенность, что убийца сбежал через садовую калитку? Кто мешал ему ускользнуть тем же путем, что и миссис Норт, — через парадную дверь?

— Но это безумие! — воскликнул Гласс. — Его могли увидеть слуги или мисс Флетчер, которая парой минут раньше вышла из кабинета в переднюю. Убийца знал об этом, если, как вы говорите, выжидал удобный момент. Зачем ему рисковать?

— Пришлось. Он услышал на дорожке ваши шаги.

— «Глупость — радость для малоумного»[48], — презрительно изрек Гласс.

— Да, с умом у него явно проблемы, — отозвался сержант. — Пообедайте, потом сразу ко мне.

Хемингуэй поднялся по лестнице и вошел в здание. Он уже потерял Гласса из виду, когда вдруг понял, что последняя фраза констебля касалась вовсе не таинственного убийцы. На языке вертелось гневное восклицание — сержант почти бросился за Глассом, но передумал.

— Кто-то на меня зуб точит, раз такого зануду на шею повесили! — пожаловался Хемингуэй дежурному сержанту.

— Вы о Глассе? — сочувственно спросил сержант Кросс. — Невыносимо, да? Пока не увидит грешника, даже апатию стряхнуть не может. Хотите, отстраним его от расследования?

— Не-ет! — с горькой иронией протянул Хемингуэй. — Обожаю, когда меня констебли поучают. Какое-то разнообразие!

— Давайте отстраним Гласса, — снова предложил Кросс. — Он не привык к убийствам, в этом вся проблема. Ему как в голову ударило.