Книга Лоренс, любовь моя - Дениз Робинс

— Я уже по горло сыта всеми этими тайнами! Попрошу мать — пусть упакует вещи и заберет меня отсюда, лучше уж нам уехать из Большой Сторожки!

— Не делай этого, Вера, — поспешно вставил Лоренс. — Теперь достаточно причин, чтобы ты осталась в замке. Ты можешь понадобиться своему деду.

Но не тебе, подумала я. Наверное, ты теперь меня ненавидишь. О! Я должна быть уверена в том, что дедушка не изменит завещание. Лоренс должен остаться для него на первом месте.

— Мне пора, Вера, — сказал он. — Мы вскоре снова увидимся и поговорим. И помни — ты нужна ему.

Я кивнула. Сама чувствовала, что это так.

— Пойдешь наверх к дедушке?

Он вздрогнул, потом рассмеялся:

— Так странно слышать это слово из твоих уст.

— Ты возненавидишь меня, если он слишком сильно привяжется ко мне, так ведь, Лоренс? — начала я, охваченная дикими, неуправляемыми эмоциями.

Теперь он схватил меня за запястья и как следует тряхнул:

— Хватит инсинуаций! Мы с тобой станем заклятыми врагами, если я еще хоть раз услышу от тебя нечто подобное.

И тут, к своему ужасу, я наклонилась и поцеловала его руку.

— Прости меня, я с ума схожу. Все слишком невероятно. О Лоренс, прошу тебя, останься моим другом!

Повисла тишина. Он отшатнулся от меня, и я видела, как на его лице отразилось огромное удивление. Он перевел взгляд на руку, которой только что коснулись мои губы. Я видела, как румянец разливается под загорелой кожей.

— Почему ты сделала это? — хрипло прошептал он.

Я чувствовала себя растерянно и ужасно глупо, так что даже не могла найтись с ответом. Не стоит и говорить, как я хотела, чтобы этого никогда не произошло, чтобы я не выдала себя с головой вот так, запросто. Но к моему удивлению, в ответ он взял мою руку и поцеловал меня в ладонь.

— Мне следовало сделать это первому, — сказал он, — но все равно спасибо. Ты такая милая, Вера. Даже слишком.

Он развернулся и быстро вышел из комнаты, и я услышала, как хлопнула большая зеленая дверь, отделяющая нашу половину от всего остального дома.

Я едва могла дышать, так быстро билось мое сердце. Он поцеловал мне руку в ответ на мой жест и назвал меня милой… слишком милой. Что бы это значило? Да ничего конечно же… Просто порыв благородства — постараться загладить мой неуместный поступок, не дать мне почувствовать себя дурой.

Я побежала в мамину спальню. Она вовсе не рыдала, уткнувшись в подушки, а тихо сидела у окна в своем любимом кресле-качалке и шила, как это частенько бывало, когда я заходила к ней. И лицо ее тоже, как обычно, ничего не выражало, не было и намека на то, в каком состоянии она только что выбежала из комнаты. Мама полностью обрела над собой контроль. Она посмотрела на меня так, будто была удивлена тому, что я вся горю, но никак не прокомментировала это, а только сказала:

— Садись, Вера. Сюда на кровать. Думаю, что все же надо тебе кое-что рассказать. Я передумала. Наверное, время пришло. Пора тебе узнать кое-что о своем отце.

Глава 12

Вот так я и все узнала.

Мама попросила не прерывать ее, а просто внимательно слушать, проявить терпение и понимание. Я прикурила сигарету — боюсь, это уже вошло в привычку, и мама удивленно наблюдала за мной, но ничего не сказала. Откинувшись на спинку своего кресла-качалки, ни разу не взглянув на меня, бесстрастным голосом она заполняла пробелы в моих знаниях и объясняла свое отношение, но ни разу не сослалась на настоящее. Вся история касалась только прошлого.

За некоторое время до моего рождения молоденькая Мод Роуланд приехала сюда работать на сэра Джеймса и леди Халбертсон в качестве помощницы миссис Морган, старой экономки родом из Уэльса, которая в то время отвечала за всю прислугу. Старушка давно отошла в мир иной, добавила мать.

До этого девятнадцатилетняя Мод жила со своей теткой. Маме и года не исполнилось, когда родители ее умерли. Это были добропорядочные люди среднего класса. Мистер Роуланд работал бухгалтером в Гранж-овер-Сандз. Моя мать не получила практически никакого образования, но была умной и красивой и, как она сама сказала, любила жизнь и считалась веселой компаньонкой. У нее был талант к шитью и вышивке, и она была очень довольна работой в Большой Сторожке. Она следила за одеждой леди Халбертсон и постельным бельем. В те времена в доме всегда было полно родственников и гостей, особенно в сезон охоты. Грейс Халбертсон была помешана на лошадях.

Во время войны Большая Сторожка превратилась в офицерский госпиталь Красного Креста. У моего отца был какой-то дефект позвоночника, что никак не отражалось на его внешности, но позволило избежать отправки на фронт. Ему было двадцать, когда он подался в Кембридж. Как я поняла, не столько учиться, сколько за той веселой, разгульной жизнью, которую мог вести там юноша с деньгами. Именно это и погубило его — слишком большие деньги не пошли на пользу такому бесшабашному молодому человеку. Он был очаровашка и в то же время очень слаб духом. Временами он был весел и забавен, иногда хмур и невыносим. Испорчен он был насквозь. Сэр Джеймс хотел применить к нему жесткие меры, но его жена никогда не позволяла сделать это. Она имела свои планы насчет красавчика Хьюго, и ничто не могло встать у нее на пути. Леди Грейс даже невесту для сыночка подобрала — прекрасную дочурку американского миллионера, с чьей женой Грейс Халбертсон училась в Швейцарии.

Но именно тут и вмешалась судьба, назначив мою мать на роль невинной жертвы — пешки на заклание на безобразной шахматной доске.

Вернувшись из Кембриджа, молодой Хью часто сталкивался с милой юной девушкой, которая в то время находилась в фаворе у его матери и проводила за шитьем бесконечные часы в комнатах ее высочества. Иногда, когда она оставалась одна, Хью приходил и садился рядом. Он доверял ей свои тайны, и она знала все о его слабостях. Он находил необъяснимое удовольствие, рассказывая о диких оргиях, подружках, о том, как прожигал жизнь, все это шокировало мою мать, но все равно волновало кровь, ведь ей и во сне не могло присниться такое.

— Хочешь посмотреть, какой я была в то время? Я покажу тебе… — прервала мама свой рассказ, открыла комод и вытащила увеличенное фото, которое, по ее словам, мой отец сделал как-то летом на берегу озера. Горького озера!

Я долго оценивающе смотрела на изображение. Вроде бы черты были те же, но невозможно было поверить в то, что эта седовласая женщина с поджатыми губами когда-то могла быть такой веселой юной девушкой с лучистыми смеющимися глазами, смело позирующей у воды в купальнике, довольно старомодном, но нисколько не скрывающем ее аппетитную фигурку, привлекательные изгибы которой были давным-давно утрачены. Волосы у нее были короткими и кудрявыми, шея длинная — как и у меня. В позе и во всей фигуре читался вызов. Я все смотрела и смотрела и никак не могла оторвать взгляда. И это моя мама! Господь всемогущий! Неужели жизнь может быть такой безжалостной?