Книга Цветок живой, благоуханный… (сборник) - Валентина Борисова

– Русалок у нас в заливе полным-полно плещется. Мы к этим русалкам давно привыкли.

– И Греческая улица у вас есть? – продолжаю расспрашивать я с возрастающим интересом.

– У нас в Таганроге все есть, – горделиво отвечает истинный Таганрожец.

– Вот и хорошо. В Грецию ехать не надо, и в Таганроге теперь все есть, – искренне радуюсь я.

– А зачем нам к грекам ехать? – удивляется таксист. – Они сами к нам приплыли тысячу лет назад за красной икрой, и многие надолго задержались. Не зря же на гербе нашего Таганрога рядом с вензелем самого Петра Великого рыба осетр красуется.

Я знаю, что все, что говорит это светлоглазый паренек, влюбленный в свой город, чистая правда, вернее, исторический факт. Греки действительно проходили на судах через Боспор Киммерийский (древнегреческое название Керченского пролива) в Меотиду (мелководное Азовское море) за ценной красной рыбой. Приазовье – заповедная зона с какой точки зрения на него ни смотри – и с исторической, и с географической, и с демографической, и увы, зона экологического бедствия. Тот самый осетр, промысел которого и составил славу и богатство приазовской земли, погибает в непривычной для него соленой воде Черного моря, хлынувшей в синее Азовское, когда уменьшился приток живой воды из Дона-Батюшки, перекрытого плотинами. Я гоню прочь грустные мысли и, чтобы хоть как-то развлечь себя, начинаю посматривать в окно машины сначала безразлично усталым, а потом все более внимательным взглядом.

«Кому нужен такой простор. Непонятно и странно. Можно в самом деле подумать, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди вроде Ильи Муромца и Соловья-Разбойника и что еще не вымерли богатырские кони». «Эти до боли знакомые, льющиеся как песня строки – откуда они?» – задаюсь я невольным вопросом. – Не сами же собой сейчас сочинились. И где я могла раньше видеть эту бесконечную равнину? Наваждение какое-то…

В глаза мне бросается надпись на рекламном щите, маячащем на обочине дороги: «Вы подъезжаете к городу, в котором родился Антон Павлович Чехов». Этот щит как дорожный знак «Осторожно, Чехов!» – предупреждает он всех пассажиров и водителей: «Сбавьте скорость, перестаньте гудеть, шуметь, кричать и браниться, нажмите на тормоза. Вы въезжаете на родину Чехова!»

– Да это же Чеховская степь! – наконец-то доходит до меня. Сам же Антон Павлович, путешествуя весной 1887 года по Приазовью, задумал писать «повестушку о степи, которую забыли» и сообщал в письме к брату: «Главное действующее лицо у меня называется Егорушка, а действие происходит недалеко от Таганрога. «Воистину никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Моя логика все-таки меня не подвела, вывела на степную дорогу, воспетую великим писателем. Повеселев, я обращаюсь к шоферу: «А ведь на гербе Таганрога не только осетр красуется, но и якорь, и сноп золотой – символы, знаменующие мореходство и богатство земли, отправляющей за море хлеб. Еще Константин Паустовский писал в своей книге странствий, о том как весь Таганрог был засыпан тучным зерном и деньгами, заселен греческими и итальянскими негоциантами. Так что не случайно у вас есть Греческая улица. Знали греки, где селиться.

– Едут греки через реки, через реки и моря. Видят греки хлеба реки и бросают якоря, – неожиданно рождается у меня экспромт.

– Вот это да! – восхищается водитель такси. – Прямо в рифму выражаетесь!

– Больше прозой, как Чехов, – скромно говорю я.

– Так может Вас прямо к нему на Красную площадь и доставить, – услужливо предлагает мне таксист.

– К кому меня доставить прямо на Красную площадь? – немного пугаюсь я.

– К Антон Павловичу. Он на Красной площади, напротив торговых рядов в скверике сидит.

– Нет, нет, – протестую я, – к Чехову сама себя доставлю. Уж Красной площади не миную. А сейчас мне бы с жильем устроиться. Время позднее.

– Так это Вам на Греческую улицу надо к тете Гале, что у старой Каменки орехами торгует. Она всех отдыхающих жильем обеспечивает.

– И грецкими орехами тоже? – с надеждой спрашиваю я.

– Грецкие только к сентябрю дозреют. В Таганроге даже на Греческой улице климат не такой, как в Греции, – объясняет мне разговорчивый паренек.

Впрочем, я очень скоро убеждаюсь в том, что в Таганроге все жители очень словоохотливые. И та самая тетя Галя, торгующая орехами на Греческой улице и устроившая меня с жильем в день приезда, и моя хозяйка Светлана Тихая (по мужу), а сама по себе очень живая и шумная женщина, и кондукторы трамваев, и продавцы магазинов, и торговцы на привозе – все, что называется, за словом в карман не лезут: общаются легко и свободно, без лакейской фамильярности, но и без барского высокомерия. На этой земле, никогда не знавшей крепостного права, селились смелые, крепкие телом и сильные духом люди, говорившие на самых разных языках – русском и украинском, греческом, армянском, итальянском. Они ужились вместе под одним ясным небом возле теплого синего моря, нашли общий язык, смогли понять и поддержать друг друга в трудную минуту. Поэтому город выстоял, пережил и интервенцию, и гражданскую войну, и оккупацию, не сгорел в огне междоусобиц, стоит уже более трех веков, дай бог, простоит еще не одно столетие.

В Таганроге

Итак, я в Таганроге, на родине Чехова. Да простит меня Антон Павлович, но утром следующего дня я спешу не к нему на Красную Площадь, а почти бегом устремляюсь по Греческой улице к знаменитой каменной лестнице, ведущей к морю. Сооруженная почти двести лет назад на средства купца Депальдо, старая каменка видела всякое. В Таганроге до сих пор жива то ли быль, то ли легенда о том, как во время крымской кампании военные корабли интервентов были атакованы русскими казаками в конном строю именно с этой лестницы. Вода, гонимая ветром с севера, ушла из Таганрогского залива, и вражеские корабли в прямом смысле оказались на мели и были взяты на абордаж лихими кавалеристами. Определив время по солнечным часам, что установлены на верхней террасе каменой лестнице тоже почти двести лет назад, я спускаюсь вниз к морю, синему, ласковому, отсчитывая ступеньку за ступенькой. В памяти моей всплывают строки:

Мне хотелось бы жить у моря,

Вдоль залива вдвоем бродить,

О Ренье и Бальмонте споря,

К общим выводам приходить.

Далеко ты умчал меня, поезд, от земли московской, а стихи подмосковных поэтов и здесь не забываются, – думаю я, глядя на море с набережной, носящей имя Пушкина. Это одно из самых романтичных мест Таганрога. Здесь все влюбленные назначают свидание возле памятника поэту-изгнаннику, застывшему на мраморном постаменте со свитком стихов в руке. С пушкинской набережной открывается живописный вид на залив. Солнце слепит глаза, согревает своим теплом, а не жжет беспощадно, или, может быть, вблизи моря жары не чувствуется. На пляже в будний день народу не так много, есть где расположиться, вытянуть уставшие ноги и, вдыхая морской воздух, пахнущий водорослями и рыбой, забыть обо всем на свете.

Мне хотелось бы жить у моря,

По заливу с Бальмонтом бродить,