Книга Отель "Ирис" - Еко Огава

Я не могла объяснить себе, чем вызвано такое беспокойство. Возможно тем, что мне захотелось больше узнать о переводчике.

Солнечные лучи закатного солнца искоса освещали профиль юноши. Легкая тень В уголках глаз; безмолвные, плотно сжатые губы; кулон, смоченный струящимся по шее потом.

И вдруг мне в голову пришла мысль, что он тоже станет таким же старым, как переводчик. Я попыталась представить его морщинистую кожу, дряблые мышцы, поредевшие волосы, но безуспешно. Как я ни зажмуривалась, мне никак не удавалось даже смутно представить хотя бы одну часть его тела.

Я посмотрела на часы. До прихода автобуса оставалось только десять минут.

– Когда ты уезжаешь? – спросила я его.

«Завтра», – последовал короткий ответ.

– Неужели?… Твоему дяде, наверное, будет грустно.

«Не думаю. Он просто вернется к обычной жизни».

– В следующем году ты приедешь на летние каникулы?

«Навряд ли мне это удастся. Со следующей осени я буду продолжать обучение в Италии».

Убедившись, что краски высохли, племянник закрыл мольберт, а кисти положил в коробку. Воду из бумажного стаканчика он вылил в море. Грязная вода расплылась внизу под нами, но тотчас же ее смыла набежавшая волна. Звук был таким четким, что я даже засомневалась: а не произнес ли он что-нибудь.

– Наверное, тебе наши отношения кажутся странными…

Рука, державшая краски, остановилась, и он вопросительно посмотрел на меня.

– Разумеется, разница в возрасте почти в пятьдесят лет любому покажется ненормальной.

«Мне это не кажется таким уж странным. Я был счастлив ощущать тебя рядом. И вообще, я был рад с тобой познакомиться».

Я не знала, как на это реагировать, поэтому опустила голову, чтобы помочь юноше складывать тюбики с красками.

«С того момента, как я прибыл сюда, ты первая, не считая моего дяди, с кем я разговариваю».

– Но время от времени я испытываю беспокойство. Потому что у нас нет будущего. Я думаю, что, возможно, осень никогда не нacтyпит. Я спрашиваю себя: неужели все закончится летом?

«Все будет нормально! – как бы утешая меня, написал племянник. – Ветер скоро прекратится. Помнишь, как в тот день он промчался над набережной? Не беспокойся!»

Последний листок он положил мне на ладонь и сжал ее в кулак. Написанные им слова заполнили всю мою ладонь. И вдруг у меня возникло ощущение, что между нами установилась связь, какой не могло быть с переводчиком.

Мы уже собирались встать, как вдруг оказались в объятиях друг друга. От любого неосторожного движения на скользком камне нам грозила опасность упасть в море. Я пыталась потом вспомнить – то ли племянник хотел меня удержать, потому что я потеряла равновесие, то ли он первым протянул ко мне руки, – но безуспешно. Мне показалось, что волны вдруг перестали двигаться.

Мы поцеловались. Наши губы соединились без малейших колебаний, как будто мы обменялись условным знаком, связующим только нас двоих и постоянно повторяющимся с давних времен. Все это время я сжимала в руке листочек с его текстом. Его кулон прижимался к моей груди, которой только в этом месте было холодно. Запах его дыхания был иным, чем у переводчика.

В номере 202 царил полумрак. Окна запотели от пара, выпускаемого на соседнем рыбоперерабатывающем заводе. Доносился слабый звук машин, перемешивающих сурими.

Кровати были безупречно заправлены, на ночном столике стоял телефон и лежала Библия, коробка носовых платков – перед зеркалом, а на холодильнике – штопор для открывания бутылок и стаканы. Все было на своих местах. Клиенты, забронировавшие этот номер, позвонили с утра и сообщили, что не приедут.

«Поскольку купаться в море нельзя, нам там делать нечего», – извиняющимся тоном объяснила мне женщина.

Племянник был спокоен. Не нервничал, даже когда в холле раздавались голоса или с лестницы слышался звук шагов. Все это время он медленно меня ласкал. Мы задвинули под кровать его планшет для набросков и коробку с красками.

– Пойдем в «Ирис»! – предложила я, но он не мог ничего ответить: его кулон был зажат между нашими грудями.

Я провела племянника в отель вместе с дну мя семьями туристов, приехавшими на автобусе. Это была опасная авантюра. Он держался спокойно, как немой молодой человек, приехавший рисовать этюды. Я поселила отдыхающих в 201-й и 305-й номера, а ему выдала ключи от номера 202. В регистрационной книге под этим номером всегда было написано красным: «Заказ отменяется». Это был тот самый номер, который снимал переводчик в ночь скандала с проституткой.

Возбужденные дети носились по коридору, издавая радостные вопли, а взрослые на них прикрикивали. Несколько человек, разложив на полу фойе план города, изучали его, пытаясь выяснить, где находится ресторан. В такой суматохе я без труда смогла провести племянника в комнату.

Не только дыхание, абсолютно все у него было иным, чему переводчика. Он не связывал меня и не бил. Он не отдавал никаких приказаний. Он обращался со мной совсем иначе. Его широкая грудь мешала мне дышать, а пальцы, словно рисуя иероглифы, скользили по моему телу; его бедра были плотно прижаты к моим ягодицам. Кровать поскрипывала. Я волновалась, не слышен ли этот звук снизу, настолько он был громким. В комнате над нами кто-то полоскал горло. Зазвенел колокольчик над входной дверью. Юноша был распаленным. Его жара было достаточно, чтобы заполнить меня целиком. Когда он издал крик, я поняла, что он кончил. Это был настоящий крик. Вопль новорожденного, долгое время проведшего в утробе матери, сорвался с его губ.

– Ты не покажешь мне свой язык? – спросила я. – Я хочу видеть язык, который у тебя удалили.

Юноша надел футболку и брюки, брошенные на соседнюю кровать, после чего повесил на шею кулон.

«Зачем?»

– Просто так.

Он притянул меня к себе за плечи и широко разинул рот.

Внутри царил полный мрак. У него действительно не было языка. Вместо него зияла только черная пещера. Я долго вглядывалась, но там был только густой мрак, от которого у меня закружилась голова.

И тут из фойе раздался раздраженный крик:

– Мари! Мари, где тебя носит?

Это была моя мать. Затем послышался торопливый топот ног, поднимающихся по лестнице.

Я немедленно убрала блокнот для эскизов и коробку с красками, после чего затащила племянника в шкаф, где мы оба спрятались. Я крепко прижалась к юноше всем телом.

Мать постучала в дверь соседнего номера 201.

– Я пришла сменить вам покрывала.

Затем она остановилась перед дверью номера 202, достала из кармана передника связку ключей, выбрала нужный и вставила его в замочную скважину.

Сердце мое бешено заколотилось, дышать стало тяжело. Как в детстве, когда я пряталась в комнате для гостей. Мне было так же душно, как когда переводчик скрутил шарфом мою шею. В шкафу стоял запах нафталина, и глаза у меня стали слезиться.