Книга Наследство разоренных - Киран Десаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Легкий пушок на мочках ушей — как на табачных листьях, нежный блеск волос, прозрачность кожи с внутренней стороны запястий…
В следующее посещение она наверстала упущенное, демонстрируя волосы с рьяностью рыночного торговца платками:
— Посмотри, потрогай! Как шелк!
— Как шелк, — подтвердил он.
Уши она продемонстрировала, как ювелир показывает драгоценность доверенному клиенту, вытащив из-под прилавка с видом таинственным, интригующим.
Но исследование глубины глаз натолкнулось на непреодолимые трудности. Взгляд ее прыгал, ускользал, увиливал и наконец окончательно скрылся за опущенными веками.
В этой подгоняемой глубинными первопричинами игре незаметно пролетали часы. Однако не исследованные и не проанализированные еще части их организмов поддерживали напряжение на прежнем уровне, в том же безнадежном состоянии, которое определяло атмосферу их занятий геометрией.
Спинные и поясничные позвонки.
Живот и пупок…
* * *
— Поцелуй меня! — попросил он.
— Нет! — в восторге и ужасе выдохнула она.
Она должна потребовать выкуп.
Но невозможно выдержать это дольше.
Дождь затаил дыхание.
Мгновения шумели в ушах каплями дождя.
Она закрыла глаза и ощутила прикосновение.
Их губы сравнили очертания и изменили форму…
Через неделю они вели себя как наглые нищие.
— Носик? — Он целует нос.
— Глазки? — Да, глаза.
— Ушки? — Уши.
— Щечка? — Разумеется.
— Пальчики? — Раз-два-три-че-ты-ре-пять.
— А эта ручка? — Десяток поцелуйчиков.
— Ножка?
Слова, их смысл, значение нырнули в детство, в изначальную цельность бытия.
Руки-ноги-сердце…
Все части тела на месте.
* * *
Джиану двадцать, Саи шестнадцать, они не слишком интересуются течением жизни на склонах. А на рынке появляются новые плакаты, бередящие старые раны, на стенах лавок и офисов сами собой возникают лозунги, намалеванные краской либо нацарапанные. «Где наше государство?», «Лучше умереть, чем жить рабами!», «Конституция издевается над нами. Отдайте нашу землю!». Вдоль шоссе эти лозунги дрались за место со стандартными увещеваниями, украшающими бетонные крепления склона: «Без виски — без риска», «Лучше поздно, чем никогда», «Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь», «Коль женился — не флиртуй со скоростью!».
Призывы появились и на дороге к военному лагерю, на скалах вдоль горных троп, на стволах деревьев рядом с мазанками, под навесами которых сохло зерно. В загонах за хижинами хрюкали не умеющие читать свиньи. К вершине холма Рингкингпонг карабкалась по гидротехническим сооружениям кособокая «СВОБОДА!». Поначалу эту активность списывали на счет обычных в таких случаях активистов-студентов. Но однажды полсотни членов молодежного крыла Национального фронта освобождения Горка принесли публичную клятву положить жизнь за дело создания своего родного Горкаленда. Они промаршировали по улицам Даржилинга, скандируя: «Горкаленд для горка! Мы — армия свободы!» От них жались в стороны погонщики пони, на них глазели продавцы-лоточники и официанты придорожных кафе и забегаловок, а они лихо размахивали своими кукри, вспарывая воздух сталью и воплями.
Запахло бунтом.
— Их можно понять, — сказала Нони. — Если не на все сто процентов, то наполовину. Даже на три четверти.
— Чушь, — решительно возразила Лола. — Эти непальцы прежде всего набросятся на пришлых, то есть на нас, на бонгов. У них давно слюнки текут. Нагадят, нашкодят, а после всех своих мерзостей смоются через границу в свой Непал. Очень удобно.
И она представила сторожа Буду, живущего в Катманду с ее радиоприемником и серебряным ножом для торта. И других канчи с другой добычей.
* * *
В гостиной «Мон ами» чаепитие после занятий с Саи.
Пейзаж — как на картинах примитивистов. Плоское серое небо, плоская серая гора, плоские белые пятна коров отца Бути на гребне холма. В гостиной включен свет, под лампой — блюдо рожков с кремом и ваза с туберозами. Мустафа влез к Саи на колени, и Саи размышляет, как по-новому она воспринимает кошек с тех пор, как появился Джиан. Мустафу не интересует рост цен на рынке и лозунги на стенах, он ищет, где там у Саи ребро покрепче, чтобы потереться об него мордочкой.
— Неру, старый дурак, понапек этих штатов! — возмущается Лола. — Теперь любая кучка жуликов может потребовать себе собственный штат, да и получить тоже. Сколько их уже? Сначала пятнадцать, потом шестнадцать, семнадцать, потом аж двадцать два… — Лола крутит пальцем у виска, чтобы подчеркнуть свое мнение о старом дураке Неру и об учиненном им беспорядке. — Все началось с Сиккима. Непальцам эта грязная возня понравилась, они хотят продолжить здесь и теперь. Так ведь, Саи?
Мустафа под пальцами Саи кажется бескостным, он тает на ее коленях в глубоком знании никакой религии, никакой страны или границы. Он весь — ощущение, чутье, чувство.
— Да, — автоматически реагирует Саи.
Сколько раз одно и то же! Индира Ганди, плебисцит, короля долой, Индия слопала это игрушечное королевство, небо которого синеет в отдалении, из которого поступают такие чудесные апельсины и еще более чудный ром «Черный кот» — контрабандой, при живейшем содействии любезного майора Алу. Там вплотную к снегам прильнули к склонам Канченджанги монастыри. Нереальная страна, волшебные сказки, поиски Шангри-Ла — но не оторваться ей от разрушительной реальности жизни.
— Попробуй взглянуть с их точки зрения, — оживляет дискуссию Нони. — Сперва непальцев вышвыривают из штата Ассама, потом из штата Мегхалая, потом король Бутана ворчит…
— Нелегальная миграция, — роняет Лола и подхватывает с блюда рожок. — Ай-яй-яй, — упрекает она себя. — Остановись, довольно.
— Конечно, они недовольны, — продолжает Нони. — Они здесь живут испокон веков. Почему бы их язык не ввести в школах?
— Потому что следующий шаг — самостоятельность, независимость. Сепаратизм, терроризм, партизаны, бунтовщики, агитаторы, подстрекатели, все друг друга подбадривают, все друг с другом соревнуются. Непальцев подстрекают сикхи со своим Халистаном и кучей движений. Джарханд, Бодоленд, Горкаленд; штаты Трипура, Мизорам, Манипур, Кашмир, Пенджаб, Ассам…
Саи думает о том, как она растаяла в руках Джиана, как ее кожа слилась с его прикосновением.
Скрипит калитка.
— Здравствуйте, здравствуйте! — В дверь просовывается крючковатый нос госпожи Сен. — Не помешала? Иду это я мимо, слышу — голоса, дай, думаю, зайду… О, пирожные… — Она восторженно причмокивает и попискивает, как мышь в мультфильме.
