Книга Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дальнем конце коридора находились две смежные комнаты – мои, – спальня и писательский кабинет.
– Не самая уютная обстановка, – заметил Маррин, когда мы стояли в моем будущем кабинете. – При первом визите молодых писателей часто сюда помещают. В главном здании усадьбы есть огромные помещения, но мне всегда нравились две эти маленькие комнатки. Поистине спартанские. Вполне годятся для молодежи.
– А вы где располагаетесь? – спросил я.
– На четвертом этаже, в одной крошечной спальне. Работаю в лесном шалаше. Лишь немногим из нас предоставлен шалаш.
В моем рабочем кабинете имелся большой дубовый письменный стол, пустая книжная полка, лежанка, где может спать Дживс. Пол из старого темного дерева, потолок с деревянными балками. Письменный стол у окна с видом на склон лужайки, тянувшейся к фонтану с нимфами; вдали виднелись горы. Я поставил на стол флягу и термос. Здесь будет хорошо работаться.
Прошли в спальню со старой односпальной кроватью, маленьким столиком, старинным платяным шкафом. Редкая честь – все это для того, чтобы я мог писать. Я был очень признателен и растроган.
Маррин расстелил на столике карту колонии, мы ее вместе начали изучать. Там было точно указано все, что находится на территории в сотню акров: амбары, превращенные в студии для художников и музыкантов, три другие постройки, где тоже разместились творческие деятели, бассейн, теннисный корт, прославленный розовый сад (давший имя колонии), лес с тропинками и многочисленными прудами.
– Просто рай, – вздохнул я.
– Да, прекрасно, – согласился Маррин. – Я сюда тридцать лет приезжаю… завел много друзей… Если пожелаете присоединиться, мы собираемся выпить перед ужином на задней террасе. Около шести. Хорошая возможность познакомиться с людьми.
– Спасибо за приглашение, – поблагодарил я, озабоченно содрогнувшись при упоминании о выпивке. Выпивка перед ужином… Надо проявить силу воли. – Надеюсь, никто не будет возражать, если я ограничусь безалкогольными напитками. – Не совсем уместное заявление, но необходимо воздерживаться от спиртного.
Маррин рассмеялся над «безалкогольными напитками», потом пристально посмотрел на меня, стараясь понять, шучу я или нет. Поскольку я не улыбнулся и не посмеялся с ним вместе, он ничего не смог разобрать за темными очками.
– Можно, конечно, не пить, если вам того не хочется, – осторожно оговорился он. – Но там со всеми встретитесь. Нас человек сорок. Веселая компания.
Потом пригляделся внимательней, видя меня насквозь, точно так же, как Дорис, под обличьем человека-невидимки.
– С вами что-то случилось? Кажется, оба глаза подбиты.
– Несчастный случай, – объяснил я. – Автомобильная авария. Отсюда шляпа, темные очки. Лицо слегка разбито. Меня ударили сзади, я сломал нос о руль, поэтому и синяки под глазами.
Легко удалось повторить прежнюю ложь. Я заметил, что повторенная ложь начинает смахивать на правду. Заново лгать нелегко, а повторять вранье вполне естественно.
– Больно? – полюбопытствовал Маррин.
– Только морально.
– Мне тоже, – улыбнулся он.
Я увидел в нем добродушного, благородного и забавного старичка, по-моему вполне заслуживающего доверия, и спросил:
– Можно узнать ваше мнение по одному вопросу?
– Конечно, – с готовностью ответил он.
– Прилично прийти к обеду в шляпе и в очках? Или это вызовет недоумение? Иначе пришлось бы выставить на всеобщее обозрение разбитое лицо.
– Камуфляж вполне допустим, – решил он. – Будете выглядеть еще загадочней.
– Тогда так я и сделаю, – заключил я, с облегчением видя, что Маррин явно не испытывает желания разглядывать мои увечья.
– Ну, устраивайтесь, – молвил он. – Я обычно советую людям отдохнуть в первый день. Познакомьтесь с усадьбой, а завтра приступайте к работе. Погуляйте, поплавайте в бассейне.
– Мне не терпится взяться за работу.
– Ну, как будет угодно. Это главное правило в Колонии Роз. Каждый делает что хочет… Возможно, увидимся в шесть за безалкогольными напитками, – слегка поддразнил меня Маррин.
– Я иногда бываю несдержанным, – признался я, чувствуя неожиданный зов алкоголизма, ожидавшего, когда дверь распахнется под всплеском спиртного.
Маррин хмыкнул понимающе – или непонимающе? Люди редко серьезно относятся к чужим алкогольным проблемам – зачем к ним относиться иначе?
– Делайте что хотите, – повторил Маррин, – единственное правило. – И вышел из комнаты, оставив меня одного. В замечательной комнате особняка Колонии Роз.
Подготовка письменного стола к литературному взлету. Отбор заготовленного материала с отрывочными заметками о краткости жизни и причине облысения. Одна заметка приводит к обсуждению ощущений, возникающих при отделении души от тела, с Дживсом, который их, по-моему, испытывал. Описание нью-йоркских клубов приводит нас с Дживсом к обсуждению (по очередности) расовой проблемы, еврейского вопроса, великого американского романа Фицджеральда и моих собственных литературных планов
Я не последовал совету Маррина – как только Дживс распаковал вещи, уселся за письменный стол и приступил к работе.
Открыл ноутбук, вытащил авторучки, блокноты, поставил под рукой термос с кофе. Моральную и духовную поддержку мне оказывал «Полный оксфордский словарь» 1960 года издания, дополненный предпочитаемыми мной образцами британского произношения и правописания, хоть я слишком труслив для использования такого правописания в собственном произведении.
Так или иначе, вот он я – пилот в кабине. Письменный стол – приборная доска; на втором этаже особняка тем более чувствуешь себя высоко в воздухе.
Я смотрел на прелестный вид за окном: зеленая лужайка, мраморные нимфы, старые деревья, голубое небо, далекие горы. Невидимая птица на дереве, ближайшем к моем окну, испустила единственный крик, потом повторила, чтобы первый был правильно понят. Другая ответила несколько в ином ключе. Мать кликнула ребенка обедать? Ребенок отозвался? Мир прекрасен. Птицы поют. Небо ласково-синее. Я сижу за письменным столом.
Налил чашку кофе из термоса, выпил. Кофе был слабый, жидкий, простая теплая коричневая водичка без всяких последствий. Впрочем, кофе для меня – плацебо, независимо от вкуса. Без него невозможно писать.
Первым делом я вытащил свои заметки, которые держу в большой обувной коробке. Стараясь поддержать какой-то порядок, разложил их примерно в полсотни почтовых конвертов, поэтому коробка набита битком. Записки на разнообразных, причудливых клочках бумаги содержат мои наблюдения, мысли о всяких вещах, но, главным образом, остроумные замечания, импровизированные реплики, длинные речи моего старого компаньона Чарльза.
Сверху на конвертах аккуратно напечатаны пометки для себя с перечислением содержимого, например: