Книга Телефонный звонок с небес - Митч Элбом

А так Белл и по сей день пожинает лавры изобретателя телефона. Вот что значит быть первым.

Нечто подобное произошло и в Колдуотере. Епископат Католической церкви обратил внимание на то, что самый первый звонок с небес был предназначен Тесс Рафферти (это когда от неожиданности Тесс выронила трубку). Компьютерный регистратор автоответчика зафиксировал время: восемь часов семнадцать минут утра. Следовательно, Тесс позвонили почти на два часа раньше, чем Кэтрин Йеллин, прихожанке баптистской церкви «Жатва надежды». Звонок ее сестры до сих по считался первым только из-за того, что Кэтрин стремглав бросилась к пастору Уоррену.

По мнению епископата, первенство имело огромное значение. И хотя Католическая церковь не спешила признавать случившееся в мичиганском городишке чудом, первенство Тесс Рафферти было неоспоримо.

– И что все это значит? – спросила Саманта, когда они узнали о позиции их церкви.

– Ничего, – пожала плечами Тесс. – Разве это что-то меняет?

Но днем, отодвинув портьеру, Тесс воочию убедилась: да, меняет.

На лужайке перед ее домом толпились верующие.

* * *

Держась за руки, Салли и его сын шли к машине. В кармане Джулза и сейчас лежал голубой игрушечный мобильник.

Салли поговорил и с учительницей, и с директрисой школы; да так шумно, что потом сам удивлялся.

Он желал знать: с каких это пор учительнице позволено говорить с детьми о загробной жизни? Кто разрешил ей обманывать мальчика, уверяя, что по этому паршивому игрушечному мобильнику Джулз сможет разговаривать с умершей матерью?

Учительницу Джулза, невысокую полную женщину лет тридцати, звали Рамона.

– Он был таким грустным, – оправдывалась она. – С самого первого дня. Мне было не вытащить его из скорлупы, в которую он забрался. Джулз не отвечал ни на какие вопросы. Даже по арифметике.

– И тогда вы решились обманом разбить эту скорлупу? – рявкнул Салли.

– Однажды Джулз вдруг поднял руку. Сам поднял. Потом рассказал, что видел по телевизору людей, умеющих разговаривать с небесами. По мнению Джулза, его мама сейчас на небесах, а значит она жива.

– И вы с ним согласились?

– Мистер Хардинг, позвольте мне договорить… Когда Джулз это сказал, ребята сначала просто смотрели на него. Потом один мальчик захохотал во все горло. Остальные подхватили. Вы же знаете: дети умеют быть очень жестокими. Джулз буквально врос в стул, весь съежился и заплакал.

Салли сжал кулак. Ему отчаянно захотелось что-нибудь разбить или сломать.

– На перемене я пошла в игровую комнату, и мне на глаза попался игрушечный мобильник. Мистер Хардинг, честное слово, я ничего не внушала вашему сыну. Наоборот, я хотела ему показать, что в телефонах нет ничего волшебного. Но когда я позвала Джулза и он увидел у меня эту игрушку, он весь расцвел. Решил, что теперь сможет разговаривать со своей мамой… Все произошло очень быстро. У меня язык не повернулся его разубеждать. Я просто сказала: «Верь в то, во что веришь». – Рамона заплакала. – Я хожу в церковь, – сказала она.

– А я нет, – огрызнулся Салли. – Кажется, в этом благословенном городе людям пока еще разрешается самим выбирать, ходить им в церковь или нет.

Директриса, серьезная женщина в темно-синем шерстяном блейзере, спросила, собирается ли Салли подавать жалобу.

– Мы муниципальная школа и потому стараемся держаться в стороне от вопросов религии. Мисс Рамона это знает.

Салли опустил голову. Гнев, бушевавший внутри, начал гаснуть. Будь рядом с ним Жизель, она бы молча положила руку ему на плечо, говоря тем самым: «Успокойся. Прости эту женщину, она ведь не сделала ничего дурного».

Подать жалобу? А что потом? Разве ему станет легче, если эту Рамону выгонят с работы? В итоге он взял с учительницы и директрисы обещание, что подобного не повторится, тем дело и кончилось.

Сев в машину, Салли не стал сразу заводить двигатель, а повернулся к Джулзу, к своему прекрасному, почти семилетнему сыну, худенькому мальчишке с вьющимися волосами и живыми, как у матери, глазами. Последний раз Джулз говорил со своей мамой в день катастрофы… почти два года назад. Салли жалел, что не может снова поверить в Бога. Тогда бы он спросил у Господа: «Как Ты можешь быть настолько жестоким?»

– Малыш, давай поговорим о маме. Ты не против?

– Давай.

– Ты ведь знаешь: я очень любил ее.

– Угу.

– И то, что она тебя любила больше всех на свете, ты тоже знаешь. – (Джулз кивнул.) – Но, Джулио… – так Жизель в шутку называла их сына, – постарайся понять одну простую вещь. Ты ведь уже достаточно большой парень. Мы можем говорить о маме, а вот поговорить с ней мы не можем. Когда человек умирает, с ним уже не поговоришь. Умершие уходят.

– Ты тоже уходил, – сказал Джулз.

– Да. Так получилось.

– Но ты же вернулся.

– Со мной было по-другому.

– Почему?

– Я не умирал.

– Может, и мама не умерла.

Глаза Салли стали влажными.

– Увы, Джулз, она умерла. Нам тяжело это признать, но это так.

– Откуда ты знаешь?

– То есть как откуда?

– Тебя же там не было.

Салли сглотнул. Потом провел ладонью по лицу. Он смотрел прямо перед собой, так как ему вдруг стало очень тяжело смотреть на сына. Пять простых слов, произнесенных Джулзом, повторили пытку, через которую Салли проходил ежедневно.

* * *

«Тебя же там не было».

Небо заволакивало черным дымом его покореженного самолета. Салли коснулся земли, держа ноги согнутыми, и тут же перевернулся на бок. Парашют, исполнив свою спасительную миссию, цветастой тряпкой распластался по земле. Трава была влажной, а небо – серо-стальным.

Салли отстегнул парашют, потом достал из кармана аварийную рацию. У него болело все тело. В голове была каша. Больше всего ему сейчас хотелось поговорить с Жизелью. Но он знал армейский протокол, а тот предписывал включить рацию и доложить обстановку, не называя никаких имен. Дежурные в аэропорту сообщат Жизели.

– Файрберд-триста четыре – диспетчеру Линтона. Катапультирование прошло благополучно. Нахожусь в полумиле к юго-западу от аэропорта. Самолет упал на пустынный участок, предположительно в полумиле от меня, тоже к юго-западу. Остаюсь на месте, ожидаю ваш транспорт.

Он ждал. Ответа не было.

– Диспетчер Линтона. Повторите, как поняли?

Тишина.

– Диспетчер Линтона, я вас не слышу.

Тишина.

– Файрберд-триста четыре… Выхожу сам…

Да что у них там в башне диспетчеров? Куда подевался этот, с гнусавым голосом? Салли принялся было аккуратно складывать парашют, но перед мысленным взором всплыло испуганное лицо Жизели. Картина становилась все яснее. Волнение жены передалось и ему. Салли скомкал купол парашюта и прижал к груди, как огромную подушку. Вдали показался белый автомобиль, направлявшийся к месту падения самолета.