Книга Наваждение - Барбара Гауди

Или прошел какой-то человек. На посетителя не похоже… для клиентов еще слишком рано. И они никогда не подъезжают так близко к дому.

Рон вытер вспотевшие руки о рубашку. На крыльцо никто не поднялся, в дверь не постучали. Он слегка расслабился и сказал:

— Ты не против познакомиться с Ташей? Хочешь, я ее приведу?

Он вышел и через пару минут вернулся с собакой на руках. Не успел он ее выпустить на пол, как псинка стремглав бросилась под кровать.

— Таша, познакомься с Рэчел, — сказал Рон. Таша вылезла из-под кровати, виляя хвостиком, — казалось, она приглашала Рэчел присоединиться к ней.

Рон подождал, но скоро понял, что, пока он в комнате, ничего не изменится.

— Я оставлю вас здесь вдвоем, чтобы вы получше познакомились, — сказал он.

Закрывая за собой дверь, он увидел высунутую из-под кровати руку девочки, которая гладила собаку по голове.

Глава пятнадцатая

Рэчел было три недели, когда, читая завещание матери, Силия поняла, что вовсе не так ограничена в средствах, как всегда полагала. У нее были канадские накопительные облигации, акции класса «а» компании «Белл Телефон» и больше тридцати тысяч долларов в краткосрочных казначейских облигациях. Во время беременности Силия смутно сознавала, что ей надо бы сохранить за собой работу в «Валу-марте» и отдавать потом ребенка на время работы одной женщине с Ямайки, о которой ей кто-то говорил, что она сама бабушка, очень любит детей, а деньги берет просто смешные. Она даже смирилась с мыслью о том, что придется снять жилье подешевле. Но теперь ей стало ясно, что она не только сможет все свое время посвящать Рэчел, но у них достаточно средств, чтобы остаться в старой квартире и купить кое-какую обстановку для девочки.

Поначалу Рэчел спала в старой красной плетеной корзине, стоявшей рядом с ее кроватью, поэтому на первый план вышла покупка детской кроватки. Но Силия купила еще пеленальный столик, радионяню, небольшой комод, кресло-качалку и ковер.

За день до того, как ей привезли эти вещи, они с подругами все в квартире убрали и вымыли, а еще переклеили обои в бывшей маминой спальне. На новых обоях были нарисованы массивные стилизованные буквы, с которых на хвостах и лапах свисали обезьяны. Пол покрывал ковер бледно-розового цвета. Ручки ящиков комода были сделаны в форме рыбок и покрашены в зеленый цвет. Когда все было готово, Силия прошла по комнате с Рэчел на руках, приговаривая:

— Это твое, и это твое, и это твое…

Впервые в жизни она почувствовала, что сделала важное, стоящее дело. Но в ту ночь, в первую ночь, когда они с Рэчел оказались в разных комнатах, она никак не могла заснуть, почти физически страдая от разлуки с дочерью. Эту разлуку она воспринимала чуть ли не как насильственную. В конце концов она встала, взяла малышку из новой кроватки и перенесла в стоявшую рядом с ее кроватью корзину. Потом еще лет пять они никогда не спали в разных комнатах.

Еще в роддоме она предупреждала Рэчел:

— Я часто буду делать ошибки, потому что умею только менять подгузники.

Но на деле оказалось, что этого вполне достаточно. С самого первого дня Рэчел ела нормально и спала четыре часа подряд. Силия поверить не могла в свою удачу. Ни в одной из книг, которые она читала, не было сказано, что дела могут складываться настолько хорошо. В той ситуации, какая была у нее, впору было в реку с моста бросаться, но у Силии — тьфу-тьфу-тьфу — все складывалось удачно. Никто ей просто поверить не мог.

— Тем лучше для тебя! — говорили ей друзья и знакомые.

Но почему-то все думали, что она выдает желаемое за действительное.

— Вы храбрая молодая женщина, — почти каждый раз говорил ей печальный консьерж, старый немец по имени Клаус, когда они с Рэчел проходили мимо него по коридору.

Знал бы он, насколько она чувствовала себя спокойно! Ей казалось, что любой муж — пусть даже самый замечательный — только болтался бы у нее под ногами. А мама… Мама всегда считала, что кормление грудью — это средневековый пережиток, а когда дети плачут, их не надо успокаивать — пусть себе орут, сколько заблагорассудится. Силия и представить не могла, как бы они втроем уживались вместе, но и бросить ее они с Рэчел не могли бы никак, потому что ее уже бросил когда-то отец Силии. Однако вопрос о совместной жизни даже не возник. Все случилось так, будто где-то в глубинах подсознании мать знала о ее беременности и в порыве невероятного героизма, более истинного и глубокого, чем осознанное волевое решение, она предпочла самоустраниться из их жизни. Воспринимать смерть матери с такой позиции для Силии было легче, чем смириться с мыслью о том, что на самом деле в ней не было ни смысла, ни достоинства и по чистой случайности мать отошла в мир иной в самый подходящий для этого момент.

Ее давняя подруга Лора Колмен была единственной, кто считал, что мать не могла стать для Силии ни утешением, ни поддержкой. Но, как и все остальные, Лора подозревала, что в реальности подруге приходится гораздо тяжелее, чем та пыталась это представить.

— Только не пытайся мне втолковать, что тебе не бывает скучно, — говорила она. — Я поверю чему угодно другому, но только не тому, что ты не скучаешь!

Дважды в месяц, днем по субботам, Лора настаивала на том, что будет сидеть с малышкой, а Силия в это время может сходить в кино, почитать что-нибудь в кафе или просто пару-тройку часов заниматься, чем ей вздумается. Дело обычно сводилось к тому, что Силия гуляла, пока с ног не начинала валиться от усталости. Она представляла, насколько смущенно и неловко, должно быть, чувствует себя в это время Рэчел. Что это за женщина такая тощая, с дурацкими браслетами позвякивающими и таким громким голосом? А где та другая женщина, у которой в грудях такое вкусное молочко? И Лора такая неуклюжая! Что, если она уронит Рэчел? В окнах витрин Силия ловила свое беспокойное отражение. Ее начинали терзать мысли, которые в обычной обстановке ее не тревожили. Ей было совестно и досадно, что она не сообщила отцу ни о смерти мамы, ни о том, что он стал дедушкой. И конечно, она печалилась о смерти матери, которая никогда не позволяла себе даже намека на легкомысленность. Ее единственная страсть — музыка — была подавлена еще ее матерью, и несмотря на это, несмотря на бережливость, доходившую до того, что мать делила на отдельные листки двухслойный носовой платок, чтобы им можно было пользоваться дважды, она платила за уроки фортепиано, которые брала Силия.

В какой-то момент, когда от отчаяния к горлу подкатывал комок, Силия возвращалась к дому, поднималась на свой этаж и стояла в коридоре, прислушиваясь к звукам, доносившимся из квартиры. Она либо вообще ничего не слышала, либо до нее доносились звуки телепередач, либо Лора трепалась по телефону. Прежде чем войти к себе, она каждый раз собиралась с силами (потому что с момента ее ухода не проходило и часа), и Лора всегда смотрела на нее так, как, бывает, смотрят на алкаша с бутылкой в руке.

Только не пытайся мне втолковать, что тебе не бывает скучно! Она и не пыталась. Слишком многое надо было успеть сделать. Девочку нужно было кормить, купать, менять ей подгузники, стирать — в общем, она по уши была загружена обычными домашними заботами. И если не шел дождь, она каждый день возила дочку в коляске на прогулку — не меньше чем на час, чтобы соседские женщины бросали на ребенка восторженные взгляды, а иногда и спрашивали ее: