Книга Натренированный на победу боец - Александр Терехов

Оказалось, прямо с крыльца крыса сиганула в подвальное оконце, в раздолбанный уголок.

Алла Ивановна вела нас. Старый спускался замыкающим и бубнил:

– Ты думаешь, я жадный. Ты все время смотришь, сколько я ем. Я не жадный. Хочешь, я тебе в Москве сто долларов подарю? За сто долларов и не такое купишь. Даже на размер больше.

Согнувшись, расшвыривали коробки и банки, она бряцала ключами. Последняя коробка у стены – из-под можайского молока. Я придержал Старого:

– Стон.

– Ну что? – уже все надоело.

– Она под коробком.

– Ладно тебе, – Старый укоризненно зыркнул на меня и сбил коробок на бок.

Крыса осталась сидеть, не сообразив, что открыта. Вдруг – резко повела башкой и безошибочно метнулась на белые ноги управляющей! – та выронила ключи и, повизгивая, будто щипали ее бока, отпрыгивала к выходу, держа подол; Старый перепрыгнул коробок и бросился вдоль стены, но крыса точно вошла в единственную щель в углу, хвост провалился споро – глубокая дыра.

Алла Ивановна нервно прыскала, взглядывая на Старого, и затыкала ладошкой смех. Я обнял ее и провел губами по щеке, шершавой от песчинок пудры.

– Завтра ее оприходую.

– Не обмани. Я девушка наивная. Меня не трогай так, я – заводная, я так просто не могу. – И подразнила синевато-влажным языком.

Старый скрепился, смолчал.

Прикусывая теплый хлеб – досталась горбушка, жареную картошку я соскребал со сковороды, отвлекая вилку лишь на прокол маслянистого ломтя колбасы или захват соленого салата из нарезанных огурцов, кумачовых помидоров, луковых колец и дробинок перца; вот пельменей я смог только девять, ободрив их соленым огурцом, – мясо нежное, свинина – я такие не люблю; развели на запивку вишневого варенья со студеной водой – компот, что ль, иссяк? На сладкое – две конфеты, седые от возраста, но шоколад, всего две.

– Старый, бойцы что-то строятся…

Старый свесился с балкона – я одним движением слямзил его сладости и:

– Где ж наша повариха?

Витя кратко оторвался от миски:

– Отдыхает дома. Весь день у Иван Трофимыча.

– Степан Иваныч, а и вправду: куда солдаты на ночь глядя? – полюбопытствовал Старый.

– В пострадавший район. Дыры цементировать, капканы ставить. Хоть успокоить людей. Всего не могу сказать, но… Огорчился народ. Там победнее живут, но чуть что: мы зато без крыс! А теперь… Я буду вам признателен, если не сопроводите затеянные меры унизительными оценками, тем паче при военнослужащих. Мы с Виктором исполняем все, что придумала санэпидстанция. – Зажмурился, подсунул пальцы под очки и надавил на глаза, показалось, едва не плакал.

– А че ж ваш «Король», товарищ Губин? Народным способом?

– И капканами можно что-то сделать. Я полежу немного и к вам подойду, поставим по уму, – проникся Старый.

– Вам запрещено выходить. Вот если посоветуете…

– Ребята! Подойдите. Каждый взял свои капканы и показал мне, – Старый выступил прямиком с балкона. – Все понимают механизм работы? Все понимают разницу меж капканом заряженным и капканом настороженным? Заряжаем кружком копченой колбасы, капкан натирается чесноком, руки – маслом. Ставить устойчиво, вдоль стены. Нельзя – на трубу. Крыса подталкивает незнакомые предметы.

Витя записывал, я Ларионову прошептал:

– Солдат не оставляйте. Порядок и присмотр. И освоение навыков. Особо, чтоб Виктор. Не меньше часа.

– Как справимся.

– Перевожу на русский: ежели его отпустишь прежде часа, я тебя утоплю, как урода!

Я спустился к воротам, на лавочку; беременные нарядились в теплые халаты, собирали листья, хихикали, когда я икал. Отряд нестройно потек за ворота, я поймал рукав замыкающего.

– Стой. Покажь давилку. Запор неисправен. Покричи, что догонишь…

– Я щас! Догоню!

– К Владимиру Степанычу – вишь, на балконе торчит, он исправит. Беги. Дай мне бушлат и пилотку, хоть под бок себе постелю – холодает! Шагом марш на хрен.

Он умелся, я влез в бушлат, насунул пилотку и порысил догонять отряд, особо к нему не приближаясь и отвернув морду от охраны на вратах, успев сообщить улыбчивой белокурой беременной:

– Мать, нравишься ты мне. Ха-рошая ты девка!

В начале проспекта я накинул бушлат на ближайшую урну и достиг знакомого дома. Солдаты на той стороне разбивались на кучки по числу пострадавших домов.

Я осмотрел окрестности и прошел в подъезд невесты мимо пацанячих посиделок и перекуров.

– Да зачем? – Она через ступеньки спешила навстречу. – О господи… И как бы вы искали? В каждую дверь? Чтоб все соседи…

– Вы ж все равно смотрели в окно.

– Я просто не знаю! Ну хорошо, пойдемте. – Снова в долгом, белом, трогала губы, перекладывала волосы на плечах, она не знала, как быть, врала. – Нет. Сейчас у меня соседка. Я быстро ее… Два слова…

– Я поднимусь, услышу. Квартира?

Назвала и убежала, махнув набористым подолом; я глубоко задышал: нужно вольно сейчас говорить, должен, у меня дрожит голос – воздуха не хватает. С ней я стиснуто говорю; пахнет гарью – несет со двора костром. Вверху хлопнули двери, без слов, должны – разные двери, по звуку – одна. Только делала вид, что провожает соседку. Идти.

– Скорей. – Она манила с порога душистой, вечерней, незнакомой квартиры с девичьим диваном, зеркалом на тумбочке, уставленной духами, тушью, баночками, игольницами, копилками, с наклеенным календарем и швейной машиной, купленной впрок.

– Хочу тебе сказать. Нравитесь вы мне. Хорошая ты девка. – И я задохнулся, незряче тронул ее руку, сухую, покорную, не ответившую. – Как хоть это делается. – И отпустил.

– Да проходите! Спасибо. Но во мне много плохого…

– Например?

– Всего сразу не… Я – не хозяйственная!

– Этого не потребуется.

– Заходите же! Вдруг кто-то выйдет… Смотрите на меня. Хоть сейчас не смотрите на пол! Квартира высоко, здесь их нет.

– Я в твоей квартире могу месячный план… Надо по-быстрому глянуть ваш подвал.

Теперь она, будто захлебнувшись, нашла мою руку и бегло пожала коротким усилием – раз; глаза, всегда серьезно-удивленные, не улыбаются.

– Вы не можете потом…

– Потом нет времени. Ты ведь поднималась позвонить, чтобы ехали за мной.

Я отцепил ее, слетел вниз, захлопнув пасти вечерним лавкам ударами дверей, ломанулся в подвал – закрыто, дернул ближайшую бабку:

– У вас там ничего не горело? Давно пахнет? – Упал наземь и внюхался в кошачий ход, выпиленный в дверце: да. Из подвала несло гарью.

А как споро уже неслось ко мне население, как на подбор юное мужичье, стриженое, в рабочих спецовках!