Книга Ночные рассказы - Питер Хег

В другое время года они украшали Париж. Вместе со своими родителями они несчётное число раз появились в залах, полных празднично одетых гостей, и все присутствующие мужчины, даже если они были на двадцать лет старше девочек, зачарованно смотрели на них, словно не веря своим глазам, а потом вынуждены были прислоняться горячими лбами к прохладным дверным косякам, напоминая себе об уголовном кодексе и о том, что они — отцы семейств, и о том, что ничего тут не поделаешь, ведь перед женщинами — даже когда они ещё такие вот маленькие девочки — которые ведут себя так, словно жизнь есть не что иное, как одна огромная, несущая их волна creme Chantilly,[22]мужчин испокон веку охватывало бессильное, беззащитное, беспомощное осознание самих себя болотными лягушками.

Впервые встречавший сестёр мужчина мгновенно и с полной уверенностью осознавал два факта: что вместе с одной из них был бы абсолютно счастлив и что ни для одной из них он не представляет никакого интереса.

Чувства, которые вызывали девушки, были такого свойства, что мужчины избегали их обсуждать, но если бы им случилось поговорить друг с другом, обнаружилось бы, что чувствовали все одно и то же: им казалось, что любая из этих сестёр поняла бы их так, как никто никогда раньше не понимал.

Помимо того, девушки с самого детства обладали обширными познаниями и особенной, насмешливой манерой разговора, от которой язвительные дипломаты и рассеянные учёные, оказавшись с ними за столом, через какие-нибудь пять минут начинали вдруг заикаться. И танцевали сёстры Гэбель так легко и непринуждённо, что даже музыкальные хищники балов, к своему великому удивлению, неожиданно обнаруживали у себя нарушение моторики.

Когда Альберт Эйнштейн как-то на обеде в Академии наук во дворце Кольбера впервые увидел сестёр, то великий мыслитель — как и всегда, когда действительность казалась ему особенно непонятной, — прибег к помощи религии. Он покачал головой, улыбнувшись их матери своей сияющей детской улыбкой:

— Лене, — сказал он, — Господь Бог — мужчина, и поэтому он тоже не может быть беспристрастным. Он сделал совершенно непостижимое исключение, освободив твоих дочерей от силы тяжести.

Это объяснение было всеми принято. Как ещё можно было объяснить, что ни один мужчина, и ни одно место, и ни один разговор не в состоянии были увлечь девушек, что, появляясь в обществе, они плавно вступали в беседу, а в следующее мгновение уже оказывались в прихожей, где слуга помогал им надеть шубки и откуда они в последний раз улыбались гостям ослепительной улыбкой, на мгновение открывавшей, как прекрасно могло бы быть осуществление надежд. Потом они поворачивались к залу спиной, и присутствующие успевали заметить лишь, как мелькнули в прихожей их волнистые волосы, летом — цвета верескового мёда, а зимой — тёмного шерри, и безвозвратно исчезали.

На протяжении всей своей юности сёстры регулярно получали письма от молодых людей, с которыми они познакомились накануне и которые писали, что их после бессонной ночи поразило откровение — он и она на ферме в Австралии, далеко от мирской суеты, в окружении мычащего скота и под пылающим над их любовью закатом, и отправляли они эти письма, прекрасно понимая, что на них никогда не будет ответа, с самоубийственным осознанием того, что выливают свою любовь в какую-то бездонную бочку.

Только некоторые из них пошли дальше, и перед глазами тех, кто на это решился, промелькнули некие новые пейзажи, посреди которых громоздились ещё более непреодолимые препятствия. На том обеде, на котором прозвучало замечание глубоко взволнованного Эйнштейна, известный немецкий профессор-гинеколог решил попытать счастья с младшей из сестёр Гэбель, Шарлоттой. После того как за горячим блюдом он чрезвычайно детально посвятил её в суть своих исследований полового влечения у женщин, он решил за десертом, что почва, должно быть, уже подготовлена, и, с уверенностью специалиста приподняв её платье, опустил правую руку ей на бедро. По-прежнему улыбаясь и всем своим видом выражая внимание, она положила свою руку на руку профессора и камнем своего единственного перстня сделала на тыльной стороне его кисти длинный, уверенный разрез до самой кости. Когда он незаметно для всех оборачивал руку белой, как его лицо, салфеткой, Шарлотта пристально посмотрела ему в глаза.

— В следующем своём труде, господин профессор, — заметила она, — не забудьте также упомянуть о непреклонных частях женского тела.

Много лет спустя, когда все эти многочисленные мужчины поняли, что сёстры Гэбель давно о них позабыли, стало известно об открытии, получившем название «чёрные дыры», неких мест во Вселенной, где к загадочному центру притягиваются и вещество и свет и откуда ничто не возвращается, — всем им, независимо друг от друга, пришла в голову мысль, что именно такими «чёрными дырами» и были сёстры Гибель.

Моя гипотеза состоит в том, что мужчины эти целиком и полностью ошибались. Ниже представлено другое описание молодости сестёр Гэбель. Нильс Бор считал, что противоречия дополняют друг друга. Возможно, обе версии имеют право на существование.

Пока Шарлотте не исполнилось семи лет, она пребывала в уверенности, что Вселенная в своём развитии находится на той стадии, когда каждое явление представляет собой обещание, и самое большое обещание из всех — это она сама.

Ей казалось само собой разумеющимся, что мир каким-то образом движется по направлению к точке, в которой она и он должны выполнить данные друг другу обещания.

Есть люди, для которых любовь — длинный ряд незначительных обменов и приспособлений. Для Шарлотты Гэбель это был один огромный, решающий эксперимент. Если первые семь лет своей жизни она держалась на расстоянии от мальчиков и мужчин, общаясь с ними лишь в стерильных условиях светской жизни, то не потому, что боялась или была невосприимчива. Объяснялось это тем, что она ждала того момента, который, как она знала, настанет, когда возникнут благоприятные обстоятельства для проведения эксперимента и когда она в исключающих ошибку условиях сможет изучить воздействие любви на свою собственную систему.

Временами её родителям казалось, что их девочка больна. Посол был человеком либеральных воззрений, увлечённый современными взглядами на экзистенциальную свободу и призывами психоаналитиков к прогрессивному воспитанию детей. Поэтому без всякого желания и в некотором недоумении он согласился на требование Шарлотты отдать её и сестёр в католическую женскую школу.

Для их матери, Лене Гэбель, мужчина как феномен стоял вровень с великими физическими открытиями этого столетия, а мужское притяжение было не слабее, чем излучение солей радия мадам Кюри, оставившее на руках Лене большие коричневые пятна, а в душе — радиоактивность, которая светилась в её глазах вечным восторгом первооткрывателя. Для этой женщины её дочери, особенно младшая, были непостижимы. Но ей пришлось смириться со всем. Она чувствовала, что в случае с Шарлоттой она имеет дело с неким законом природы, и, неодобрительно качая головой, недовольно прикусив губу, приняла то, что сёстры хотят играть только друг с другом, предпочитают закрытые и обозримые пространства и требуют, чтобы их возили из школы и в школу, в гости и из гостей, в maison de la campagne[23]— в дипломатических автомобилях с затемнёнными стёклами.