Книга Королева Камилла - Сью Таунсенд

«Магазины ужасны, – сказала она. – Нельзя купить ни спаржи, ни, к примеру, помады «Хелена Рубинштейн» – того, что другие считают само собой разумеющимся».

Принцесса выглядит изможденной и старше своих лет, в ходе разговора она расплакалась: «Я убедительно прошу страну голосовать за новых консерваторов и вызволить меня из этого кромешного ада».

На полях заметки Соме написал с нажимом: «Боже! Сколько соплей!»

Констебль Бирч разорвала письмо Сомса пополам и сунула в шредер. Потом выудила письма из проволочного лотка и подала Питеру Пенни со словами:

– Новые письма от психов будущему королю Англии. Позаботься, чтобы попали по адресу, ладно?

Дантист Захария Стейн специализировался на знаменитостях. В приемной у него стояли такие замысловатые кресла, что пациенты не сразу могли сообразить, как в них сидеть. На стенах были развешаны фотографии крупных и мелких звезд из мира шоу – бизнеса, политики и больших денег – с автографами. Всю эту разношерстную публику объединяло лишь одно – безукоризненные ослепительные зубы. Над камином висело фото Кена Додда[32]. Поперек своих знаменитых заячьих резцов Додд начертал фломастером: «Заку, который спас мою карьеру».

Захария считал себя художником. Он был неутомимым и жестким профи. В недавнем интервью «Санди тайме» знаменитый дантист признался, что абсолютно помешан на зубах. Среди прочего он сказал репортеру:

– Недавно скатался в Большой Каньон и, оказавшись там, первым делом подумал: господи ты боже мой, понадобится фигова куча стоматологического цемента, чтобы запломбировать это дупло.

На прием Сынок опоздал на три минуты; пытаясь объехать пробки, его водитель Данкан, хмурый мужик с бычьим загривком, отец впечатляющего внебрачного потомства, поехал из Кеннингтона на Харви – стрит окольной дорогой. По пути Данкан ответил на несколько звонков от возбужденно голосивших дамочек.

– Женщины, а? – неловко вопросил Сынок.

В ответ из Данкана хлынул такой поток женоненавистнической брани, что Сынок не на шутку встревожился и решил, что, пожалуй, стоит держать Данкана от женщин подальше, лучше всего – за толстой дверью тюремной камеры. Когда они наконец доехали, нервная девушка – администратор сообщила Сынку, что к его счету будет добавлен штраф в сто восемьдесят фунтов. С наигранным безразличием Сынок сказал:

– Неважно.

Из‑за дверей кабинета донесся звук бормашины, а следом крики: «Шире! Шире!»

– У него сейчас пациент, – сообщила девушка. – Не хотите ли подождать в приемной?

Сынок зевал над статьей в «Экономисте» о дотациях в сельское хозяйство Евросоюза, когда в приемную ворвалась актриса, которую он мельком видел в телесериале, названия которого не запомнил.

– Мы уже официально живем в полицейском государстве! По дороге сюда меня два раза останавливали, притом абсолютные фашисты! Оба раза я показывала удостоверение, и драная карточка не читалась из‑за какого‑то глюка! Я сказала им, что у меня прием у Стейна, но они притворились, будто не знают, кто это такой.

Она присмотрелась к Сынку и воскликнула:

– Осспади, да вы ж Сынок, как вас там…

Сынок улыбнулся ей скромной улыбкой, не обнажая зубов, и сказал:

– Вы мне понравились в этом…

– Ой, да ладно, – потупилась девица. – Мои лучшие сцены вырезали.

– Но вы были отменно хороши и в оставшихся, – сказал Сынок.

– А Стейн в нормальном настроении? – встревоженно спросила актриса. – В прошлый раз он так бесился, ну просто как совершеннейшая примадонна!

Сынок ощутил неприятный озноб.

Войдя в кабинет. Сынок протянул руку врачу.

– На это нет времени, – грубо бросил Стейн сквозь марлевую повязку. – Сядьте в кресло, откиньтесь и откройте рот.

Стейн выжал педаль, и кресло обратилось в кушетку. Дантист заорал на топтавшуюся рядом медсестру:

– Ради бога, Анжела! Прекратите дышать, вы меня отвлекаете!

Сынок открыл рот. Стейн крикнул: «Шире!» – и приступил к осмотру.

– Иисусе, да тут руины античного полиса! Вы в Помпеях бывали?

Сынок помотал головой.

– Не шевелиться! – прикрикнул Стейн. – Вот такими я и хотел бы видеть всех макаронников – закатанными в вулканическую породу.

Сынок смотрел в потолок, там в огромном подвесном аквариуме плавали тропические рыбы. На глазах Сынка крупная фиолетовая рыбина сожрала какого‑то оранжевого малыша. Стейн надавил на педаль, и Сынок рывком вернулся в сидячее положение.

– Что, много работы понадобится? – спросил он.

– Не больше, чем в Лондоне после люфтваффе, – ответил Стейн, зубы которого, как заметил Сынок, были желтоватые и тусклые. – Улыбнитесь, – скомандовал Стейн. – Выдайте мне вашу улыбку политика с ребенком на руках.

Сынок растянул губы.

– Ну да, так я и думал. Вы – Маугли при галстуке. Эти резцы смотрятся так, будто ими только что разорвали на куски какое‑нибудь мелкое животное.

– И что вы посоветуете? – робко спросил Сынок.

– Анжела, вы опять дышите! – завопил Стейн. – Я пытаюсь думать!

– Простите, мистер Стейн, – пролепетала Анжела, – но я… не могу не дышать.

– А могу я этого не слышать? – рявкнул Стейн.

– Я постараюсь не…

– Смотрите и слушайте, – приказал дантист Сынку.

Затем, сунув нос прямо в лицо Анжеле, спросил:

– Каково население Рейкьявика?

– Я не знаю, – ответила Анжела.

– Диаметр Луны?

– Не знаю.

– Период спячки медведя – гризли?

Еще одно «Не знаю».

Захария торжествующе обернулся к Сынку:

– Видите? Видите? Эта девушка одиннадцать лет училась в британской школе – и не знает ничего.

Анжела неуверенно проговорила:

– У меня три высших балла, мистер Стейн.

– Три высших балла! – фыркнул Стейн. – Да сейчас и платяной шкаф легко получит этот сраный высший балл.

Сынок растерянно съежился в кресле. Недавно он подписал парламентскую инициативу против мужского шовинизма, но слишком боялся Захарии Стейна, чтобы встать на защиту Анжелы. Вместо этого он сказал:

– Новые консерваторы в корне изменят систему образования. Каждый выпускник школы будет… м – м… знать население Рейкьявика.

– Вы опять дышите! – взревел Стейн.

– Простите, мистер Стейн, но я… – И Анжела, чуть не плача, выскочила из кабинета.