Книга Записные книжки - Уильям Сомерсет Моэм

Удивительно было плыть по безмолвному морю под звездным, источающим желание небом, под музыку, пение и пляски канаков. Наконец, утомившись, они растянулись на палубе и заснули; все стихло.

* * *

Шкипер. Это пухлый, без единого острого угла человечек, с круглым, как полная луна, лицом, красным и чисто выбритым, с толстой пуговицей вместо носа, белоснежными зубами, коротко стриженными светлыми волосами, с толстыми куцыми ручками и ножками. Пальцы у него тоже пухлые, с ямочками на суставах. Глаза круглые, голубые, носит очки в золотой оправе. Не лишен обаяния. Слова не скажет без богохульства, но делает это очень добродушно. Славный малый. Он американец, лет, наверное, тридцати, и всю жизнь проплавал в Тихом океане. Начинал первым помощником, а потом стал капитаном на пассажирских судах, ходивших вдоль берегов Калифорнии, но его корабль затонул. А с ним и капитанский аттестат — вот и пришлось ему опуститься до командования этой грязной посудиной. Но он и тут не утратил веселого нрава. Легко относится к жизни, любит виски и девушек-само-анок, очень живо и забавно рассказывает, каким пользуется у них успехом.

* * *

Помощник капитана. Служит в Сан-Франциско в фирме, фрахтующей суда. Низенький жилистый человек, еще очень молодой, родом из Портленда, штат Орегон. У него бритая голова, большие карие глаза и забавная физиономия. Кажется, он весь на пружинах, неизменно возбужден и весел, крепко закладывает за воротник; по утрам, после выпитого накануне, вял и сонлив. «Фу ты, черт, ну и набрался я вчера, — говорит он. — Больше ни за что. Все, с сегодняшнего дня завязываю». Но к полудню приходит в себя, голова уже трещит не так сильно, и, пропустив стаканчик, он снова беспечен и весел.

* * *

Апия. Городок беспорядочно разбросал вдоль берега, среди кокосовых пальм, свои каркасные домишки с красными крышами из рифленого железа. Бросается в глаза католический собор, весь белый, не лишенный величественности; рядом с ним протестантские церковки выглядят жалкими молельнями. И едва ли можно назвать гаванью прикрытый с моря рифами рейд. Кораблей здесь мало: несколько катеров, считанные вельботы, одно-два моторных судна, да еще лодчонки туземцев.

* * *

Гостиница «Центральная». Трехэтажное каркасное здание, со всех сторон окруженное верандами; сбоку выгул, на котором пасется серый пони, а позади гостиницы два дворика: в одном стоит низенький домик для слуг-китайцев, в другом — конюшни и место для стоянки двуколок и колясок, на которых приезжают постояльцы из других уголков острова. Главное помещение в гостинице — бар, поделенный на две части: длинную, с низким потолком столовую и маленький зал с круглым столом и плетеными стульями. На втором этаже на улицу выходит более просторная веранда, уставленная массивными стульями. Номера располагаются по обе стороны главного коридора, в конце которого две крохотные душевые кабинки.

* * *

Владелец гостиницы. Он родом из Ньюкасла, по профессии зубной врач. Низкого роста, не толст, но и не худ, с черными, редеющими на макушке волосами, в которых пробивается седина; маленькие неопрятные усики, маленький красный нос, лицо густо багровое — отчасти по причине загара, отчасти из-за пристрастия его обладателя к крепким напиткам. Носит белые парусиновые брюки и черный галстук. Легко возбуждается, чуть не каждый день бывает навеселе, обожает рассказывать местные сплетни. Ему уже пятьдесят, но он то и дело с важностью сообщает, что в феврале отправится на фронт; можно, однако, не сомневаться, что в феврале речь пойдет уже о марте. Он подолгу болтает с постояльцами или суетится за стойкой бара, и тогда его без труда можно уговорить выпить стаканчик за компанию. Ему в разное время принадлежало несколько гостиниц в Сиднее, и он в любую минуту готов купить или продать что угодно: гостиницу, лошадь, автомобиль или походную кровать. На словах он очень воинствен и любит рассказывать, как расквасил нос тому и этому. Из стычек, по его словам, неизменно выходит победителем. В гостинице он только считается главным, но все дела вершит его жена, высокая сухопарая женщина сорока пяти лет с величественной осанкой и непреклонным видом; у нее крупные черты лица и сурово сжатые губы. Хозяин ее жутко боится, по дому ходят слухи о семейных ссорах, в которых она, дабы удержать его в покорности, пускает в ход не только острый язык, но кулаки и ноги. Рассказывали, что после ночных кутежей она, бывает, по целым дням не выпускает его с крохотной верандочки, и в таких случаях, не решаясь покинуть узилище, он пускается в жалостные беседы с идущими внизу прохожими.

* * *

Банановые листья. Есть в их растрепанности своеобразная красота — они похожи на прелестную женщину в лохмотьях.

* * *

Игривая элегантность пальм.

* * *

Кокосовые пальмы спускались к самой воде хоть и не строем, но все же в определенном порядке. В них было что-то, напоминающее чинный танец старых дев, пожилых, но легкомысленных, с жеманной грацией застывших в вычурных позах.

* * *

Управляющий островом. Живет сейчас в Апии, потому что жена его ждет ребенка. Жена — крупная неопрятная женщина в свободных одеждах, своим обликом напоминающая обитательниц Ноттинг-Хилл-Гейт и Уэст-Кенсинггон. У нее томные движения и жеманно замедленная речь. Она не красива, даже не миловидна, но у нее приятное открытое лицо. Ее муж высок ростом, за долгие годы его небольшое худое лицо загорело подтропическим солнцем дочерна. Маленькие усики едва прикрывают безвольный рот. Он глупо хохочет, обнажая длинные желтые зубы. Начинал он студентом-медиком и очень гордится своими медицинскими познаниями. Любит пошлые шутки, особенно розыгрыши, обожает вышучивать других. К белым, живущим в Апии, испытывает крайнее презрение. Судя по всему, островом он управляет умело, но чрезмерно придирчив к соблюдению пустых формальностей. Ко всему подходят с мерилом ученика частной школы. Туземцев считает своевольными неразумными детьми, только недавно превратившимися в людей, которых надо не обижая, но твердо учить уму-разуму. Похваляется тем, что у него на острове образцовый порядок. Есть в нем что-то от старой девы. Он мечтает о том времени, когда сможет уйти на пенсию и жить на унылой лондонской улице, которую наверняка считает своею настоящей родиной. Невероятно самонадеян.

* * *

Выйдя из «Центральной» и свернув налево, идешь мимо лавок, большей частью их держат метисы; за ними высится здание «Немецкой фирмы»: так здесь называют конторы и главное управление большой германской компании, которая едва ли не монополизировала всю торговлю в Океании; дальше стоят небольшие симпатичные одноэтажные домики живущих здесь европейцев, а еще дальше раскинулась в беспорядке деревня туземцев. Если от гостиницы повернуть направо, тоже сначала потянутся магазины, потом здания правительственных учреждений, английский клуб, а затем попадаешь в еще одну туземную деревушку. В дальней от моря части Апии расположены лавки и каркасные домики, в которых живут китайцы и метисы, а еще дальше жмутся друг к другу хижины туземцев. Повсюду растут кокосовые пальмы, манго, там и сям деревья, сплошь покрытые гроздьями цветов.