Книга Аттила. Гунны - Томас Костейн

— Я не считаю это везением, — ответил Николан. — Но очень тебе благодарен. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Ты еще молод. Я слышал, умеешь читать и писать, так что в конце концов заработаешь свободу. Да, я спас твою жизнь, — он удовлетворенно кивнул. — Но не горжусь этим. Я спасал тысячи жизней, и в большинстве своем, к моему сожалению, совершенно никчемных. Твой случай не вызвал особых хлопот, потому что я специалист по поверхностным ранам. Мне даже приходилось вынимать куски железа из черепов, после чего их обладатели полностью выздоравливали. Разумеется, ума к ним после таких ран не прибавлялось, да только они и раньше не годились в мыслители. Трагедия, молодой человек в следующем: я могу спасать других, но не в силах помочь самому себе. Видишь ли, мы, врачи, не знаем, что происходит внутри человеческого тела. Что вызывает все эти лихорадки и болезни? Мы можем лишь догадываться. Мы говорим, что, возможно, злая душа вселяется в больное тело. Или что человек наказывается за свои грехи. В этот самый момент у меня так болит правый бок, словно его проткнули раскаленным железом. Наверное, причина тому какое-то воспаление. Но что с этим можно поделать? Ничего. Так что через несколько дней я буду таким же мертвым, как и любой из тех угрей, которых сейчас готовят на ужин великому Аэцию.

Врач с трудом поднялся.

— Теперь тебе нужно одно: нарастить на костях побольше мяса. Тебя сегодня кормили?

— Нет, — ответил Николан. — За весь день сюда никто не заходил. Я сижу тут один.

— Так ты очень голоден?

Николан понял, что так оно и есть. С тех пор, как к нему вернулось сознание, он впервые испытал здоровое чувство голода.

Старый Костолом указал на кухню. Жизнь там била ключом: жарились, парились, варились вкусные и дорогие блюда.

— Аэций сегодня ждет гостей, — промолвил ветеран. — Много важных персон. В последнее время он часто устраивает приемы. Вроде бы испытывает потребность поскорее забыть жестокий удар, нанесенный по его престижу. Как же, император отказался отдать за него сестру, — он посмотрел на Николана. — Он наконец-то прознал, что ты жив. Ни разу не спросил про тебя, хотя обычно желает знать все, что происходит в его дворце. Такое ощущение, что он немного стыдится того приступа гнева, что стал причиной твоего наказания. Так ли это, не знаю. Но, если да, то он впервые в жизни сожалеет о содеянном им.

Николан промолчал. Голод забылся, волна ненависти сотрясла его тело.

— Два дня тому назад я принес ему список рабов, чтобы поговорить о состоянии их здоровья. Я это делаю раз в месяц. Он начал быстро проглядывать его, а когда дошел до твоего имени, я это знаю, потому что наблюдал за ним, остановился и вскинул на меня глаза, в которых застыло изумление. Скрыть его он не мог. Но ничего не сказал. Вновь вернулся к списку и дочитал его до конца. Вопросов о тебе он не задал. Мне сказали, что он выяснил, кто его предал, и знает, что ты невиновен. Надеюсь, это известие согреет тебе душу.

Николан ответил не сразу.

— Сейчас я думаю не о душе, — вырвалось-таки у него.

Старый Костолом помассировал рукой бок.

— Как больно, — простонал он. — Мне сказали, что он вновь возьмет тебя в секретари, когда ты выйдешь отсюда. Думаю, это случится через день или два. Тебя это радует?

Лицо Николана закаменело.

— Нет. Нисколько. Но я раб и обязан повиноваться.

Старик направился к двери.

— Я поговорю со старшим поваром. У него есть сердце и он пришлет тебе еды. Но, боюсь, тебе придется подождать, пока не отужинают хозяин дом и его гости. Это будет не скоро, поскольку им только что подали первое блюдо.

И действительно, Аэций и его гости ужинали долго. Давно опустилась ночь и на склоне холма застрекотали цикады, когда кухонный раб, черный как сажа негр, широко улыбаясь, внес блюдо с едой и поставил ее на стол.

— Больной умирает с голода? — осведомился он.

Один взгляд на тарелку показал Николану, что ждал он не зря. Дразнящий запах шел от отбивной, политой вкуснейшим соусом, блестела коричневой корочкой поджаренная ножка каплуна, на пирожном-корзиночке краснела клубника.

— Я уверен, что благодаря такому ужину выздоравлю окончательно. Спасибо старшему повару и тебе. Больше мне нечем вас отблагодарить.

Он продолжал смотреть на блюдо и после ухода негра. С того утра, как его схватили и продали в рабство, он не знавал такой вкусной еды. Но, начав есть, при свете фитиля, плавающего в плошке с маслом, стоящей у его локтя, Николан понял, что особого аппетита у него нет. А потому вполне удовлетворился ножкой каплуна и кусочком отбивной.

Тут его внимание привлекли какие-то звуки на склоне. Он прислушался. Догадался, что кто-то карабкается вверх. Неужели возвращается сумасшедший, подумал Николан. Этого ему очень не хотелось: от психа можно было ждать чего угодно.

Николан поднялся. Оказалось, что тело слушается его, да и спина при движениях болит не так сильно. Взяв лампу, подошел к окну, выглянул из него.

Тот, кто карабкался по склону, похоже, следил за окном, потому что застыл, как только в нем возник Николан.

— Кто тут? — прошептал юноша.

Ответ пришел после долгой паузы.

— Николан?

— Да. Это я.

— Ты один?

— Да. Не знаю, надолго ли, но до утра ко мне наверняка никто не придет.

— Тогда я поднимаюсь.

То был Ивар. Николану показалось, что он сразу узнал голос, а уж когда лампа осветила рыжие волосы и широкие плечи бритонца, отпали последние сомнения. Для того, чтобы их не заметили из других окон дворца, Николан отнес лампу на стол.

Ивар перебросил мускулистую ногу через подоконник и одним плавным движением оказался на полу.

— Мой дорогой друг, как же нам повезло. Я постоянно получал известия о тебе, через других рабов, и давно хотел повидаться с тобой. И надо же мне было прийти в такой день, когда в больничке кроме тебя никого нет.

— Ты сильно рискуешь, — озаботился Николан.

Ивар беззаботно махнул рукой.

— Уже три недели я живу под страхом смерти. И привык к этому, — взгляд его прошелся по больничке и остановился на блюде с едой. — Мой друг, прошептал он, принюхиваясь, — за эти три недели мне редко удавалось поесть. Еще одна такая неделя, и я просто умру от голода. Ты не обидишься, если я попрошу тебя поделиться тем, что я вижу на столе?

— Можешь съесть все, — ответил Николан. — Я уже отужинал.

Высокий бритонец осторожно приблизился к столу, словно хищный зверь, выслеживающий добычу, сел и набросился на еду, как голодный волк. Несколько минут спустя блюдо опустело, а Ивар повернулся в Николану с подозрительно блестящими глазами.

— Неужели я умер и попал в Вальхаллу?[4]Никогда в жизни не ел такой вкуснятины, — он доглодал косточку отбивной и принялся за пирожное с клубникой. Когда же последняя крошка исчезла у него во рту, он вновь посмотрел на Николана.