Книга Дворец грез - Паулина Гейдж

Он рассмеялся.

— Итак, ты возражаешь против того, чтобы к тебе относились с презрением, как к крестьянке, не из-за того, что ты гордишься этим званием, а потому, что ты убеждена, что твоя кровь чуть голубее, чем кровь твоих асватских соседей! — воскликнул он с неожиданной сообразительностью. — Остра на язык и к тому же заносчива. Почитай мне, царевна либу. Если ты докажешь, что любишь и уважаешь написанное слово так же, как и я, то прощу тебе все твои недостатки.

Я уже ненавидела его проницательность, но мне очень нравилась его открытая манера общения. «Когда закончатся эти проверки?» — подумала я и, глубоко вздохнув, стала внимательно изучать свиток.

Это был отчет о военной кампании, которая проводилась хентис тому назад, во времена царствования фараона по имени Тутмос Первый. Рассказчик был одним из его военачальников, Ахмос Нехеб. Язык был трудный, цветистый и слегка архаичный, и вскоре я стала запинаться, силясь расшифровать черные иероглифы. Уроки Паари были не такими трудными, простые слова составляли простые максимы касательно нравственности и повеления. Этот свиток был полон названий мест и племен, о которых я никогда не слышала, длинных приказов по войскам, длинных пассажей описаний и объяснений. Когда я спотыкалась, Каха ждал. Когда я, расстроенная, останавливалась, он подсказывал мне.

— Разбей слово на его святые составляющие, — говорил он мне. — Молись. Пытайся отгадать. Войди в святилище этой работы. — Он больше не шутил. Он был очень внимательным, даже скучным. Когда я ощупью добралась до конца, он взял у меня свиток. — Теперь перескажи мне, что ты прочла, — приказал он.

Я повиновалась, устремив взгляд на гладь пруда, над которой порхали стрекозы, сверкая крыльями под перстами Ра. Вернулся слуга, бесшумно расстелил циновки, поставил в траве кувшины с водой и вручил нам метелки. Потом отошел на расстояние, откуда уже не мог нас слышать, и устроился под деревом.

— Неплохо, — сказал Каха, когда я замолчала, — но ты даже не попыталась запомнить количество захваченных пленных.

— А зачем это нужно? — спросила я довольно обидчиво, потому что считала, что справилась вполне прилично. — Предполагается, что я буду помощницей, а не писцом, и, кроме того, отчет написан для того, чтобы его видели все, а писец пишет под диктовку. Он не запоминает, а записывает на слух.

Каха внимательно посмотрел на меня.

— Писец должен обладать многими навыками, — возразил он. — Представь, что он записал диктовку и свиток уже отправлен, а через несколько дней его Мастер говорит ему: «Писец, а скажи мне в точности, что я диктовал тебе в том свитке?»

— Но разве младшие писцы не делают копии? — возразила я. — Писцу всего лишь нужно посмотреть, что написано в копии. — Я почему-то разозлилась.

Он закатил глаза.

— Ту, ты бестолковая, — вздохнул он. — Иногда чиновник ведет беседу с другими чиновниками, и позднее ему необходимо знать точно, о чем говорили другие чиновники, но он приказывает своему писцу ничего не записывать во время беседы.

Я задумчиво уставилась на него:

— Ты хочешь сказать, что иногда писец должен иметь глаза и уши шпиона.

— Очень хорошо! — отозвался он насмешливо. — И теперь, когда ты совершенно сбита с толку в своей самонадеянной наивности, мы продолжим урок. Я убедился, что ты умеешь читать — хоть как-то. Но умеешь ли ты писать?

Он положил мне на колени дощечку, которую принес раб, открыл чернила, вложив мне кисточку в правую руку. Даже еще не начав писать, я хотела сослаться в свое оправдание на то, что училась я тайно, что у меня было мало возможности практиковаться на дорогом папирусе, но вместо этого плотно сжала губы, с которых уже готовы были сорваться жалостливые слова, и, переложив кисть из правой руки в левую, обмакнула ее в чернила и стала ждать. Возникла пауза. Посмотрев вверх, я увидела, что он о чем-то напряженно размышляет, впившись в меня сузившимися глазами.

— Так, — сказал он тихо. — Левая рука — это нехорошо. Никто не говорил мне, что ты дитя Сета.

— Что из этого? — вспыхнула я в ответ. — Мой отец тоже левша, для нас это удобнее, и он опытный солдат и слуга моего бога, могущественного Вепвавета, бога войны, а не непокорного Сета, порождающего Хаос! Не суди обо мне так, Каха!

Я не знаю, была я рассержена или уязвлена. Я и прежде сталкивалась с таким предубеждением, но нечасто и по некоторым причинам не ожидала встретить его здесь, в этом изысканном доме, где обитатели не собирались для вечерней молитвы и день, казалось, не начинался с благодарностей Амону или Ра.

Однажды я что-то не так сделала или сказала, и мать разозлилась на меня и воскликнула в припадке гнева: «Ту, я иногда думаю, что Сет и есть твой настоящий отец, потому что от тебя все время неприятности!» И еще однажды я шла по селению на закате дня и по пути домой с полей встретила старика. Я была усталая и голодная и не обратила на него внимания. Когда я протянула руку, чтобы открыть дверь, он остановился, указывая на меня пальцем, а потом, споткнувшись, упал, торопясь убраться с моей дороги. Я была озадачена. Выжженная солнцем площадь была пустынна, и я была от него далеко. Он лежал, распластавшись в пыли, посылая мне проклятия, а я стояла в недоумении, пока не заметила, как моя удлиненная красным закатным солнцем тень растянулась прямо поперек его ног, как уродливая змея. Наконец я сообразила, что, по поверью, даже тень левши приносит несчастье, и в замешательстве вбежала в дом.

Некоторые из тех ощущении вспомнились мне теперь. Увидев, какое страдание отразилось у меня на лице, Каха состроил гримасу и, извиняясь, слегка наклонил голову.

— Знаешь, это не то, чего надо было бы стыдиться, — сказал он. — Мне это показалось неожиданным, только и всего. А ты знаешь, что Сет не всегда был богом зла? Что он является тотемом этого нома и город Пи-Рамзес посвящен ему?

Я затрясла головой в изумлении. Сет дли селян всегда был богом, которого по необходимости следовало умиротворять, бояться и избегать, если возможно.

— Великий бог Осирис Рамзес Второй, с рыжими волосами и долгой жизнью, был ярым приверженцем Сета и построил этот город в его славу. У Сета тоже были рыжие волосы, и, возможно, у него были синие глаза, насколько нам известно, — закончил он шутливо, — Поэтому соберись с духом, Ту. Если Сет любит тебя, ты будешь непобедима. — Он выпил немного воды и взял свиток. — Продолжим.

Я не хотела быть ребенком Сета. Я хотела оставаться преданной Вепвавету, моему покровителю. Чернила высохли на моей кисти. Я снова наклонила чернильницу, махнула метелкой на тучу роящейся мошкары — день уже клонился к вечеру — и приготовилась писать. Сердце мое глухо стучало.

В письме я не слишком преуспела. Мои буквы были велики и несовершенной формы, писала я мучительно медленно. Каха не поддразнивал меня. Что-то незаметно изменилось в его отношении ко мне. Он был внимателен и терпелив, осторожно поправляя меня, позволяя продвигаться в удобном для меня темпе. Он проникся уважением к моим стараниям, думала я. Через несколько часов напряженного труда он мягко забрал кисточку из моих перепачканных чернилами и сведенных судорогой пальцев и поднял дощечку с колен.