Книга Тимбукту - Пол Остер

Дело не в том, что собачья гостиница представлялась ему таким уж плохим местом: Мистер Зельц прекрасно понимал свою неправоту, и когда Алиса и Дик отвезли его туда утром семнадцатого декабря, он вынужден был признать, что Полли хорошо позаботилась о нем. «Собачья гавань» ничем не напоминала «Синг-Синг», или «Чертов остров», или какой-нибудь другой концентрационный лагерь для брошенных и несчастных животных. Расположенный в сельской местности на участке в двадцать четыре акра, который некогда являлся частью большой табачной плантации, этот четырехзвездочный собачий отель способен был удовлетворить прихоти самых избалованных домашних любимцев. Уютные спальные вольеры располагались вдоль восточной и западной стен просторного амбара из красного кирпича. Их было шестьдесят — отдельный вольер для каждого постояльца, причем гораздо более просторный, чем конура Мистера Зельца. Их не только чистили ежедневно: каждый вольер был снабжен мягкой, свежевыстиранной подстилкой и резиновой игрушкой для жевания в виде косточки, кошки, мышки — в зависимости от вкусов клиента. Сразу же за задней дверью амбара находился огороженный круговой участок в два акра, который служил для дневных прогулок. По желанию предоставлялось диетическое питание и раз в неделю — бесплатное купание.

Но все это не имело никакого значения, по крайней мере для Мистера Зельца. Окружавшая его роскошь не производила на него впечатления, ничто не вызывало у него ни малейшего интереса, и даже после того как его представили владельцам и служащим отеля — все как один были заядлыми собачниками, — у него так и не возникло желания остаться. Это, разумеется, не остановило Дика и Алису: они все равно уехали. Мистеру Зельцу хотелось выть от того, как подло они поступили, даже несмотря на то что он видел в глазах Алисы, когда та прощалась с ним, слезы любви и горя. На свой грубоватый лад грустил, оставляя Мистера Зельца, даже Дик. Наконец фургон Джонсов промчался по грязному проселку и скрылся за главным зданием. Провожая его глазами, Мистер Зельц впервые начал понимать, в какую историю он попал. Дело было не в том, что у него на душе кошки скребли, и даже не в страхе. Что-то неприятное творилось с ним самим, зрело внутри и готово было вот-вот прорваться и лопнуть. Голова болела, желудок пылал, и слабость охватила колени, так что стоять он почти не мог. Ему дали еду, но его тошнило от одной мысли о ней. Ему предложили кость, но он отвернулся. Он хотел только пить, но когда принесли воду, он сделал два глотка и больше не стал.

Клетка его располагалась между скулящим десятилетним бульдогом и приторной золотистой лабрадоршей. Обычно такая крупная сука немедленно провоцировала у него ожесточенный нюхательный рефлекс, но в тот вечер он лишь мельком отметил ее присутствие и тут же, рухнув на подстилку, впал в беспамятство. Находясь в бессознательном состоянии, он увидел во сне Вилли; это случалось с ним и раньше, но если прежде хозяин являлся с отеческим поучением или ободрением, то теперь он предстал перед Мистером Зельцем в гневе. Возможно, дело было в лихорадке, сжигавшей внутренности пса, а может, что-то случилось с хозяином в Тимбукту и теперь Мистеру Зельцу явился не тот Вилли, которого он знал и живым, и мертвым последние без мала восемь лет, а другой — мстительный и саркастический, Вилли-демон, Вилли, начисто лишенный доброты и сострадания. Бедный Мистер Зельц так перепугался, что не удержался и в первый раз за всю свою взрослую жизнь сходил под себя.

Хуже всего было то, что фальшивый Вилли выглядел точь-в-точь как настоящий и одет был в тот же самый поношенный костюм Санта Клауса, который Мистер Зельц видел на хозяине каждое Рождество в течение семи лет. Но самое страшное заключалось в том, что действие во сне происходило не в одном из знакомых мест, вроде вагона подземки, а прямо здесь и сейчас, вот в этой клетке, где находился Мистер Зельц. Пес закрыл глаза, а потом открыл их: Вилли сидел перед ним в углу, прислонившись спиной к прутьям.

— Я повторять не собираюсь, — начал он, — поэтому сиди и не щелкай пастью. Ты сделал из себя посмешище, отвратительное посмешище, и отныне я запрещаю тебе даже думать обо мне. Запомни, шавка, прибей эти слова гвоздями к дверям и не смей вспоминать мое имя — ни всуе, ни в молитве, ни под каким видом. Я умер и хочу, чтобы меня оставили в покое. Все твои стоны, все твои сетования — думаешь, я их не слышу? Да я от них устал, шавка, и больше я тебе уже никогда не приснюсь. Ты понял, дебил? Оставь меня в покое! У меня теперь есть новые друзья, и я не нуждаюсь в твоих услугах. Усек? Не смей ко мне больше носа показывать — между нами все кончено!

К утру лихорадка сделалась такой сильной, что у Мистера Зельца стало двоиться в глазах. Желудок его превратился в поле боя между армиями микробов, и стоило Мистеру Зельцу только пошевелиться, только переместить свое тело на пару дюймов, как начинался новый приступ. Ощущение было такое, словно в кишках взрывались глубинные бомбы и ядовитые газы разъедали его внутренние органы. Он просыпался несколько раз за ночь и прочищал желудок, пока боль не отступала, но унималась она ненадолго, и когда наконец взошло солнце и свет проник в амбар между стропилами, Мистер Зельц увидел, что окружен лужицами рвоты, состоявшей из смеси высохшей слизи, полупереваренного мяса, сгустков свернувшейся крови и какой-то неизвестной желтой жижи.

Вокруг уже царило оживление, но Мистер Зельц чувствовал себя так плохо, что ничего не замечал. Другие собаки тоже проснулись и лаяли, приветствуя настающий день, а он мог только лежать в оцепенении и смотреть на устроенное им свинство. Он знал, что болен, но не имел ни малейшего представления, чем и насколько сильно. Собака может оправиться от такой болезни за пару дней, а может и сыграть в ящик. Если бы выбор был за ним, он предпочел бы первое. Несмотря на кошмарное сновидение прошлой ночи, он хотел жить. Неожиданная жестокость Вилли удивила его, он почувствовал себя несчастным и ужасно одиноким, но это не означало, что Мистер Зельц не был готов простить хозяину все. Со старым другом нельзя рвать из-за одной-единственной размолвки, особенно в таких критических обстоятельствах. Вилли теперь мертв, а мертвецы — кто их знает? Возможно, через какое-то время они становятся злыми и обидчивыми. А вдруг это был вовсе и не Вилли, а какой-нибудь принявший вид Вилли самозванец, демон, которого подослали из Тимбукту, чтобы одурачить Мистера Зельца и настроить его против бывшего хозяина. Но даже если этот бессмысленно жестокий и злобный человек был Вилли, Мистеру Зельцу ничего не оставалось, как, положа лапу на сердце, признать, что в сказанном имелось зерно истины. Он слишком много жалел себя в последнее время, потратил массу драгоценных часов, брюзжа по поводу мелких обид и неприятностей, а такое поведение для неглупой собаки являлось однозначно постыдным. Ему следовало радоваться жизни и быть благодарным за то, что он имеет. Мистер Зельц отлично помнил, что Вилли просил никогда больше не вспоминать о нем, но не мог ничего с собой поделать. Он находился в полубреду, вызванном лихорадкой, и контролировать свои видения сейчас для него было все равно что встать на задние лапы и отпереть запор на клетке. Если в его мыслях и возникал Вилли, то какая в том его вина? Хозяину оставалось только заткнуть уши и ждать, когда пес перестанет о нем думать. По крайней мере, Мистер Зельц наконец-то больше ни на что не жаловался и старался вести себя достойно.