Книга Музыка случая - Пол Остер

— Идем, Джек, — сказал Нэш. — Пошли, пора спать.

Но Поцци еще не выплеснул того, что накопилось. Собираясь уйти, он наклонился, подобрал с дорожки горсть гравия и швырнул о стену. Гравий в нее стукнулся, как дробь, и за стуком потом, будто эхо, раздался тихий звон разбитого стекла.

— На сегодня хватит, — сказал Нэш. — Достаточно.

Поцци пошел за ним к лесу.

— Козлы, — бубнил он себе под нос. — Этим миром правят одни козлы.

После той ночи Нэш решил уделять Поцци больше внимания. Парнишка был на пределе, а они еще не прожили там и половины срока. Не говоря ни слова, Нэш взял большую часть работы на себя — давал Поцци отдых и тем временем, пока тот сидел, сам загружал и возил коляску, рассудив, что лучше он немного попотеет, зато ситуация останется под контролем. Ему не нужны были новые пьяные взрывы, и не хотелось смотреть и ждать, когда парень сломается. Нэш был вполне в состоянии справляться с дополнительной нагрузкой, и в конечном итоге это для него было проще, чем втолковывать Поцци, что терпение есть добродетель. Через тридцать дней все закончится, говорил он себе, а если его не хватит протерпеть всего тридцать дней, то что же он за мужчина?

Вечером после ужина он больше не брался за книги, предпочитая провести час-другой вместе с Поцци. Вечер был опасным временем, и Нэш боялся оставлять Поцци одного в кухне, наедине с собой и с его безумными мыслями. Теперь по вечерам Нэш был весь в распоряжении Поцци, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Если Поцци хотелось сыграть, они играли в карты, если хотелось выпить, Нэш открывал бутылку и пил вместе с ним наравне. Не важно, чем именно они решали заняться, важно было, что теперь они разговаривали. Нэш без конца рассказывал о том, что повидал за последний год, о том, как тушил в Бостоне пожары, расписывая их во всех страшных подробностях, чтобы Поцци, слушая о чужих несчастьях, не думал бы о своем. Какое-то время — по крайней мере, первое — тактика Нэша срабатывала. Поцци стал намного спокойнее, вдруг будто бы даже забыв про Флауэра и Стоуна и очную ставку, но вместо одной навязчивой мысли стали появляться другие. Как правило, Нэш легко уводил разговор из опасного русла — например, если речь заходила о девушках, — но иногда Поцци ставил его в тупик. Он был, в сущности, безобидный, но, когда посреди разговора Поцци вдруг входил в раж и начинал нести полный бред, Нэшу становилось не по себе.

— Все шло так, как я и задумал, — начал как-то однажды Поцци. — Ты ведь помнишь, Джим, помнишь? Все шло как по маслу, лучше не бывает. Я уже почти все из них вынул и готов был к решающей схватке. Эти гады были у меня на крючке. Еще немного, и они бы у меня подняли лапки — я это шкурой чувствовал. Я всегда этого жду. Как будто во мне что-то включается, и внутри будто все вибрирует. Когда оно появляется — значит, все путем, все в порядке, я выиграю. Ты меня слушаешь, Джим? До той ночи оно меня еще ни разу не подвело, ни разу.

— Все когда-то бывает впервые, — сказал Нэш, не понимая, к чему Поцци клонит.

— Да, конечно. Только я все равно поверить не могу. Когда счастье идет тебе в руки, черта с два его остановишь. Хоть весь мир тогда встань на уши. Тогда словно выходишь из тела и все время потом до конца сидишь там будто в сторонке и смотришь, как сам же и творишь чудеса. Это уже будто даже и не ты. Все происходит само собой, даже думать почти не нужно, и потому уже не ошибиться.

— Джек, все это до поры до времени хорошо — согласен. Но потом когда-нибудь оно оборачивается против тебя. Вот бывает такое, ничего не поделаешь. Это как в бейсболе — восемь иннингов вроде выигрываешь, а под конец девятого бьешь, а твой мяч ловят. Команда слетает с круга, и, может быть, кто-то и скажет, что тот, кто бил, тот и виноват. Но это не означает, что он плохой игрок.

— Нет, ты меня не слушаешь. Я тебе как раз и толкую, что это не про меня. Мне тогда поймать этот ваш гребаный мячик все равно что арбуз — все само летит в руки. Мне тогда нужно всего лишь только встать и ждать, и победа в кармане.

— Ну хорошо, мяч ты поймал, хорошо. Но потом твоя очередь, и пусть бросил ты даже лучше всех, но представь себе — их центральный делает невероятный прыжок и его ловит. Да, это невероятно, да, так не бывает. Но он же его поймал, и нет смысла винить подающего за то, что он будто бы мог бросить еще лучше, а не бросил. Вот я о чем, Джек. Ты тоже отлично сыграл, но мы все равно проиграли. Ничего, в истории человечества случались вещи и похуже. И хватит об этом думать, не стоит оно того.

— Ага, конечно, только это ты не понял, о чем я. Не могу я этого объяснить.

— По-моему, все очень просто. Нам обоим почти до конца казалось, будто мы выигрываем, и так оно, наверное, и было. Но потом что-то нарушилось, и мы не выиграли.

— Вот именно. Что-то нарушилось. Как по-твоему, что?

— Понятия не имею, парень. Скажи, если знаешь.

— Ты все и нарушил. Ты нарушил ритм, и все полетело к чертям.

— Насколько я припоминаю, у нас играл только ты. Я всего лишь сидел и смотрел.

— Ты был частью игры. Много часов подряд ты сидел у меня за спиной и дышал мне в затылок. Сначала это меня немного отвлекало, а потом я привык, а потом понял, что ты там тоже не зря. Ты дышал мне прямо в затылок, и каждый раз, когда я слышал твое дыхание, в меня будто вливалась жизнь, я чувствовал, как она льется в меня, и тогда мне везло. Это была гармония. Все было уравновешено, колесики вертелись, и это было прекрасно, приятель, по-настоящему прекрасно. А потом тебе вздумалось встать и выйти.

— Зов природы, чего ты хочешь? Я что, по-твоему, должен был мочиться в штаны?

— Конечно нет. Ну хорошо, сходил бы в ванную, нет проблем. Но только сколько на это нужно времени? Три минуты? Пять? Конечно. Понадобилось отлить — вперед. Бог ты мой, Джим, тебя не было целый час!

— Я устал. Мне нужно было пойти прилечь.

— Ага, только ты ведь не пошел не прилег — так ведь? Ты ведь поперся наверх пялиться на этот, блин, Город. Какого хрена ты выкинул такой фортель? Я, значит, сижу, тебя жду, играю хуже и хуже, не могу сосредоточиться. «Куда он подевался? — спрашиваю я у себя. — Какого хрена с ним приключилось?» Играю уже из рук вон, пропускаю взятки. А потом, когда дела пошли и так уже плохо, тебе вдруг взбрело в голову свистнуть эти фигурки. Это даже уже не ошибка — даже не верится. Это, Джим, — ни класса, ни стиля, сплошная любительщина. Это, Джим, то же, что грех совершить или нарушить закон. Мы добились гармонии. Мы подходили к той точке, где все превращается в музыку, а ты взял и пошел наверх и раздолбал весь оркестр одним махом. Ты подергал за тайные нити, а тот, кто решается на такое, тот должен потом платить, друг мой. Жалко только, что мне приходится платить с тобой вместе.

— Ты болтаешь, как Флауэр. Выиграл по лотерейному билету и решил, что он избранник Божий.

— Я говорю не о Боге. Бог тут ни при чем.

— Это всего лишь другое название. Ты веришь в тайные нити. Ты пытаешься убедить себя, будто в жизни все неспроста и не зря. Мне без разницы, как ты это называешь — Бог, удача, гармония, — все одно и то же дерьмо. Просто-напросто способ отвернуться от фактов, нежелание видеть вещи такими, какие они есть.