Книга Этюды для левой руки - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый Гурацкий как-то из этого конфликта незаметно выпал, хотя практически всю жизнь в этом доме прожил, он просто ведь был пьющий – и у него из этого безвыходного положения, в отличие от других фигурантов, был свой простой выход. В запой.
И вот они все разобрались, а на самом деле никто ни в чем не разобрался, но как-то наша мэрия подсуетилась и надавала всем сестрам по серьгам за нелегальные сделки купли-продажи. А на младшего Гурацкого, который Заяц, дело не завел разве только очень ленивый, и подали на мошенника в розыск, прямо в Интерпол.
Глава же всего этого зоопарка, старый Вомбат, не стал отказываться от своих привычек, все пил и пил, а что уже теперь – только и пить. Как хряпнет – морда покраснеет сразу, взбодрится, и коротенькие ножки бегом несут его в наш дом. Старый Вомбат себе никогда не изменял и, как старый же конь, перся прямо к моим родителям под дверь кричать:
– Лы-ы-ыда, открой, Лы-ы-ыда! Шкапа ты старая, я тебя счас порешу, открой, Лыда!
И на этот раз его некуда было вести, потому что на третьем этаже вообще жители менялись каждую неделю. То странная молодая семья из трех незаметных туземного вида женщин и одного усатого в халате и тюбетейке. То целая ватага спортсменов с легкими спортивными велосипедами и местными хихикающими девушками ночуют. То три улыбчивые бабушки с гусятами, кроликами, петух на балконе два месяца вопил в полпятого утра, скотина. То вдруг мормоны притащились откуда-то – в белых рубашечках, с чубчиками, уши чистые, прозрачные и розовые. Бодренькие, как будильники, юноши сладкоголосые, строем ходили, спасать нас от чего-то хотели, а сами еле удрали от всего. То вообще какие-то в простынях с веревками на шеях, из-под двери дым вонючий, страшно было в подъезд выйти. Кто вообще всем этим инопланетным людям квартиру сдавал, кто распоряжался, что так четко, как по графику, одни поселялись, другие съезжали, – не иначе младший Гурацкий, который Заяц, из Германии рулил.
А потом Гурацкий-старший, который Вомбат, вдруг проворовался: забежал в кафе, сунул лапку за барную стойку, цапнул выручку – и бежать. И по лестнице поскакал, пыхтя, сломя голову, ноги уносил, следы заметал. Но его официанты, молодые резвые мальчики, сразу же высчитали и догнали, вызвали милицию, и Гурацкого немедленно поселили в другом месте.
Долго их не было видно всех. Гурацкая, которая Фламинго, в село свое уехала и потрясала местных жителей розовыми и голубыми нарядами и каблуками. Гурацкая-дочка, которая Коза, уехала куда-то за границу – там полно потенциальных мужей, не пуганных еще. А младший, который Заяц, пропал вообще. Не слышно, не видно, никто не знает, где и как.
И уже почти забыли о них. И квартира пустовала. И ни шороха оттуда, ни звука.
И только вчера вдруг ночью в родительскую дверь кто-то заколотил. И вдруг это кто-то как заорало на весь дом:
– Лы-ы-ыда, открой, Лы-ы-ы-ыда! Шкапа ты старая! Я ж тебе, Лы-ы-ыда!
Гурацкий вернулся.
Теперь все соседи опять боятся.
(Из цикла «Прошлогодний снег»)
Когда приходит весна, нас начинает трясти. Это горы. Они стряхивают с себя зимний сон вместе с сухими листьями, обветшалыми городами и нами. Нет, это не каждый год. Карпаты стареют. Они все дольше спят. Но, бывает, вспоминают былые времена, просыпаются, оглядывают все вокруг с недоумением, потягиваются, встряхиваются, и тогда…
– Что-то давно нас не трусило.
– Тьфу! Типун вам!
– Что мне… Розе был сон.
– Оставьте, и вы ей верите?! Розе?! Роза! И ей верить… Я смеюсь вам, Кордонская! Как ей можно верить… Это же вообще! Что вы ей верите?! Зачем?! Вы что, сошли с ума?! Вы заболели? А какой сон?
– Зачем вам?
– Не… не, ну какой?
– Что-то незначительное.
– А что именно, что? что?
– Ну какая-то баба пробегала мимо.
– Пробегала? Куда?
– Бежала куда-то, Роза не сказала.
– Баба и бежала?
– Да, наверное, убегала от кого-то…
– А может, куда-то спешила?
– Наверное.
– И что?
– Пробегала и сказала: «Засиделись».
– Засиделись?
– Засиделись.
– Ну?
– Что?
– И что засиделись?
– Будет трусить. Так Роза считает. Тем более эта скаженная жара в мае…
– Да, не говорите, такая жара! Весной! Сразу такая жара! Паразиты такие! Не дали даже привыкнуть!
– Кто?! Это же природа! При чем тут?..
– Ай, не говорите мне, они все могут. А вы, Кордонская, возражаете, потому что у вас зять – народный контроль.
– Если бы что, он тогда бы точно знал про землетрясение.
– Так он, может, знает, а вы, Кордонская, не делитесь…
– Что?! Вы какая-то ненормальная совсем. То да, то нет. Прямо верю – не верю.
– Хорошо, если вы такая нормальная, скажите, когда же нас будет трусить?
– Ой, откуда мне знать! Такая жара.
– А если рассуждать?
– Ну, если Розына баба пробегала вчера…
– Ай, я не верю! И что?
– Сегодня-завтра… На днях.
– От, Роза, ну аферистка! Я ей не верю.
– А вдруг? Роза сказала, что приблизительно сегодня ночью…
– Оставьте. Все она понавыдумывала.
– А еще приблизительней – с двух до четырех.
– Глупости! Вообще совсем.
– С двух до четырех.
– С двух до четырех… Ай…
Ночью в квартирах стали включать свет. Звонили будильники. Два часа. Быстрый топот на лестнице. Жители нашего дома в спешке покидали квартиры.
Когда все выскочили полуодетые, посреди двора в песочнице, молчаливо и спокойно, с чемоданами, шубами и дубленками, перекинутыми через руку, стояли Кордонские, у которых зять – народный контроль.
Все жители во дворе. Кто с ребенком на руках, кто – с кошкой, у Марика – клетка с канарейкой, у Феденевой – попугай Пьетро из Италии, говорит на двух языках, такой дорогой, ужас! Всего боится. Темноты боится. Шума боится. Мух боится – крылом прикрывается, из-за него одним глазом подглядывает. Орет: «Чао, Оля! Ча-а-а-а-ао!» Гончаровы держат собак на поводках. У Гурина – петух – такая сволочь, в пять утра ежедневно с балкона – ку-ка-ре-ку!!! – орет на весь дом – и два кролика. Тихих. Большая собака Гончаровых от Гурина не отходит, норовит обнюхать, а если удастся, и откусить от гуринского кролика. Дай понюхать, дай! Гав! Ну, да-а-ай! Вот это, пушистое, ароматное, дай кусочек!!!
– Уди! Уди, сказал! Гончаров, забери пса! Забери, а то я его сам покусаю!!!
