Книга Томас Рифмач - Эллен Кашнер

— Соизволяем, — проговорила она.

— Пусть же голубь не принимает печальных даров от живых соплеменников, чтобы вернуть свой умерший голос, а примет от меня в дар мой!

Королева Эльфов всплеснула руками и победно рассмеялась.

— Так глаголят уста, не знающие лжи! Охотник снова обрел свой эльфийский вид; надо сказать, угрюмый и растерянный.

— К чему смех, сестра? Компромисс — все же не победа.

Она все еще улыбалась.

— Брат мой, ты воистину ничего не проиграл. Это я проиграла голос своего Рифмача, и я смиряюсь перед твоим искусством и мастерством. — Вот только выглядела она отнюдь не смиренно — горделивая и явно довольная. — Я смеюсь тому дару, который выиграл для себя сегодня сам Рифмач, и тому, как ты помог ему в этом.

— «Уста, не знающие лжи?» — фыркнул Охотник. — Вряд ли он поблагодарит тебя за это!

Я так и не успел спросить, пока голос еще был при мне, о чем они говорят. Госпожа моя призвала голубя, и он пролетел к ней через весь зал. Он опустился на мою арфу, как раз туда, где много-много пиров назад был вырезан голубь.

— Друг, — сказал я ему, — не позабудь слов, а то и голос тебе не поможет.

— Друг, — ответил он мне, и сердце у меня упало, едва я услышал свой собственный голос, — не сомневайся во мне.

Я закусил губу, чтобы сохранить достоинство. К такому повороту событий я не был готов.

Королева не просила меня остаться и поиграть. Я поклонился только ей — не Охотнику — повернулся и вышел из зала.

Все коридоры казались мне одинаковыми, одинаково разными. Наконец, я сел, привалившись к стене. Рядом никого не было. Я поднял арфу и заиграл. Звучала она так сладко, что я решился открыть рот. Словно железную палицу волочили по галечному берегу…

Я долго плакал, но наплакавшись, все-таки успокоился.

Я встал, поднял арфу и потащился дальше. Сумерки сменились утренним светом. Я услышал знакомое журчание фонтана и понял, что добрался домой.

Оказавшись в своих комнатах и закрыв дверь, я впервые после пира почувствовал себя в безопасности.

Даже снять плащ у меня не хватило сил. Потом служанка принесла вино и сыр. Она молчала, и я был благодарен за это.

Наверное, я спал. А когда проснулся, по саду уже протянулись предзакатные тени, а у моей постели стоял Охотник.

— Я ухожу, — сказал он без всяких предисловий, — отправляюсь путешествовать на некоторое время. — На нем был широкий черный плащ в точности под цвет волос. — Но за мной остались кое-какие долги.

Я с трудом поднялся на ноги, готовый встретиться с чем угодно. Но Охотник только рукой махнул.

— Это долг искусства. Рифмач. Я не могу оставить в мире незавершенную песню — это против всякой совести. Слушай, как было дальше. Король услышал песню голубя и преисполнился жалости, но вместе с тем и обрадовался. Он повернул назад, чуть не загнал коня и весь в мыле влетел во двор. А когда дворецкий вышел ему навстречу с кубком, король подхватил Виллима в седло и поцеловал в губы свой Прекрасный Цветок. Придворные просто онемели. Но вскоре все разъяснилось, и Элеанор без долгих уговоров согласилась остаться при дворе. Они с королем поженились в тот же день, когда ее мать спалили на костре за все ее злодеяния. — Охотник откинул волосы со лба и отвернулся. — Теперь за мной остался последний долг, — тихим, неприятным голосом произнес он. — Иди-ка сюда, дитя мое.

Наверное, моя служанка могла бы и не подчиняться Охотнику, но тихое позвякивание ключей показало, что она послушалась.

— Ты не имеешь права, — сказала она тонким, прерывающимся голосом. — То, что со мной случилось, не причинило тебе вреда.

— Да тебе-то откуда знать? — оскалился Охотник прямо-таки по-звериному. — Стой, где стоишь, Томас, — бросил он мне, не оборачиваясь, — не подходи, обожжешься.

Я готов был броситься на него, но все же остановился.

— Томас, — произнесла служанка с мужеством отчаяния, — пожалуйста, уходи.

— Томас собирается остаться здесь и защищать тебя, — сказал Охотник. Злобное рычание в его голосе испугало меня не на шутку. — Это его последнее увлечение — присматривать за всеми. Ну, пускай теперь на тебя поглядит…

— Мой господин, пожалуйста…

— Только тебе было известно о голубе и о том, как заставить его заговорить. Но я догадался, где живет твоя нынешняя любовь.

— Не надо! Уходите! — донесся до нас испуганный шепот.

— Что тебе стоило не стареть! — О, как мне хотелось ударить Охотника, заставить умолкнуть этот страшный голос, но что толку! — Как я ошибся, когда разделил с тобой постель ради нескольких лет твоей красоты, как не подумал о том, что потом ты непременно предашь меня.

— Ты мог бы попросить королеву помочь, — послышались жалобные рыдания. — Вспомни мои мольбы…

— Какое дело королеве до такой гадости! Мы из милости убрали тебя с глаз долой… И вот благодарность! Что ж, я готов расплатиться с тобой.

Охотник воздел руки, черный плащ реял за ним, как ночь. Руки задвигались, словно он связывал в воздухе невидимые нити. Я ждал удобного момента, чтобы броситься на него, если он еще что-нибудь ляпнет — и не дождался.

Передо мной прямо из воздуха возникло создание, настолько отвратительное, что ни один эльф не мог вынести его вида. Посреди комнаты стояла женщина, земная женщина лет пятидесяти, предавшая Охотника тем, что состарилась. Я увидел, как она взглянула на меня. Наверное, в моих вытаращенных глазах она прочла то, чего там не было.

С криком боли и отчаяния она метнулась из комнаты. Я бросился было следом, но у порога остановился. Не будь я безголосым, окликнул бы ее, вопреки всем заклятьям… Бесполезно. И тогда весь мой бессильный гнев обрушился на Охотника.

Я ударил его в живот — и ощутил, как кулак охватило живое пламя.

— Ха, ха, — издевательски проговорил он. — Как же ты потом станешь играть, арфист?

В пламени не было жара, это был сплошной обман, как и все ухищрения Эльфийской Страны. Я ненавидел его магию, она могла породить дюжину личин, а вот сохранить девушке молодость оказалась бессильна. Я развернулся и двинул его другой рукой, надеясь найти в пламени сердцевину, добраться, наконец, до самого Охотника.

И тогда пламя охватило меня со всех сторон — наверное, я все же шагнул в него, хотя по-прежнему ничего не чувствовал.

— Хочешь поторговаться, арфист? Что ты дашь за мое имя, за возможность причинить мне вред? Еще семь лет в Эльфийской Стране? Побудешь семь лет форелью в ручье, если я стану медведем? Семь лет лесной пташкой, а я — ястребом? Сколько ты дашь за мое имя. Рифмач?

Он сумасшедший, если думает, что я стану с ним торговаться. Гнев человеческий слишком скоротечен по сравнению с семью годами человеческой жизни.

Каким-то образом я все же выбрался из пламени. Оно вспыхнуло в последний раз и исчезло; исчез и Охотник.